но владеет собой. Осколки тарелок усыпали пол между ней и Стюартом Хэтчем – широко расставив ноги, чтобы не качаться, тот стоял рядом с разбитой китайской горкой. Его красивая итальянская рубашка на спине была мокрой от пота.

– Когда ж ты перестанешь лгать мне?! – орал Стюарт. Схватив третью тарелку, он швырнул ее в стену в пяти футах слева от Лори. Лори вновь глянула на меня, и Стюарт обернулся. Взмокшие от пота волосы облепляли голову, а белки глаз были красными.

– Убирайся к чертям из моего дома! – Затем он прислонился спиной к столику и улыбнулся. – Бог ты мой, Данстэн, надо быть совсем без мозгов, чтобы носить такой пиджак.

– Кобби очень напуган, – сказал я. – Может, вам лучше вернуться к себе домой?

– А Кобби-то здесь при чем! Эта сучка разбила мне жизнь! – Он ткнул в моем направлении пальцем – А ведь ты в курсе, а? – Стюарт сделал почти незаметный шажок вперед. – Жену мою охмурить, меня засадить в тюрьму – таков твой план?

– А ты собираешься сесть в тюрьму, Стюарт?

– Мне крайне неприятно, чрезвычайно неприятно говорить об этом, но, возможно, мне предоставят такую честь. Эштон сделала невозможное, и мы знаем, как это ей удалось, не правда ли? Я человек здравого рассудка, и мне всего лишь хотелось бы услышать правду – для разнообразия. – Пьяное бешенство делало румянец на его лице гуще.

Стюарт был близок к тому, чтобы вновь утратить контроль над собой, и мысль об этом ему была по душе. Потеряв самообладание, он почувствовал бы себя лучше, чем в настоящий момент.

– Я никак не возьму в толк, – продолжил Стюарт, – это кентуккское ничтожество связывает меня с делами, о которых она могла пронюхать только в одном случае – если какая-то сволочь втихаря дала ей информацию. А о том, что эта информация у меня есть, знал только Гринни, и он черта с два бы проболтался.

Стюарт осклабился, опустил глаза на половинку почти идеально ровно расколовшейся тарелки и отбросил ее в сторону ударом ноги в плетеном кожаном мокасине с кисточками. И захихикал как слабоумный.

– Завтра в девять утра нам предписано явиться в управление полиции для прохождения… – Стюарт задрал голову, пытаясь подобрать слово, – формальностей перед процедурой допроса по обвинению в совершении целого ряда преступлений. Как то: мошенничество. Уклонение от уплаты налогов. Присвоение денег обманным путем. Неблаговидные поступки в отношениях с нашей славной почтово-сберегательной системой. Гринни наложил в штаны. Может, пустит пулю в лоб. А если пустит – может, мне скидка будет?

– Мне по душе твое участие, – сказал я.

– Ага. А мне – твое. – Стюарт потер ладонями лицо. – Давай в открытую, а? Скажи хоть, как тебе это удалось? Я сейчас вроде слепого котенка. Помоги мне.

– Стюарт, я не понимаю, о чем ты. Он прижал ладонь к сердцу:

– Это ты в ту ночь забрался ко мне? Это не только неприлично, но и преступно, если верить федеральному закону.

– А из тебя преступник паршивенький, – сказал я. – Ты настолько дилетант, что даже не позаботился нанять себе К. Клейтона Крича.

Стюарт покачал головой и вскинул вверх руки:

– Крич! Завидев его, мой папаша предпочитал перейти улицу, чем поздороваться с К. Клейтоном Кричем.

– Твой отец не был преступником, – сказал я. – Кордуэйнер позаботился, чтобы этого с ним не случилось.

Лицо Стюарта побагровело еще больше. Он перевел взгляд на Лори, и она покачала головой.

– Нет? Что ж, нет так нет. Надеюсь, что нет. – Качнувшись, он повернулся ко мне, готовый вот-вот взорваться. – А скажи-ка, наш маленький друг, я тебе случаем не рассказывал о моем покойном дядюшке Кордуэйнере? Освежи мою память.

– Да, ты говорил мне о нем, – ответил я.

– А не называл ли я тебе его имени? Сдается мне, нет.

– В этом городе о Кордуэйнере тщательно скрывается буквально все. Но я понимаю, почему ты предпочитаешь не распространяться о нем.

Стюарт качнулся назад:

– Кто тебе нашептал?

– Все тайное становится явным, – пожал плечами я. – То же касается и твоих секретов. Езжай домой, Стюарт.

– Знаешь что? Думаю, юбилейный комитет был паршивой затеей. – Он засмеялся, и смех его был похож на воронье карканье: сухой, отрывистый, напыщенный, без капли веселья. – А может, эта сука с кассовым аппаратом вместо души – я о моей дорогой женушке – все-таки не предавала меня?

– Не думаю, что в этом была бы нужда, – подала голос Лори.

– И это моя супруга, – сказал Хэтч. Он снова зашелся неприятным смехом: кар-кар-кар. – Это говорит тебе о чем-нибудь? – Сейчас он был уже на самом пороге взрыва, которого сам все это время хотел. – Ну-ка, поведай мне, о каких секретах ты тут заикнулся, Данстэн? Я, кажется, начинаю кое-что понимать: «Теплее, теплее…» Я становлюсь – как это? – во, перспективным!

– Если ты не уберешься, мне придется тебя отсюда вывести.

– Думаешь, много потеряю? – Он сделал шаг ко мне. На лице его застыла напряженная ухмылка. –