сейчас потеют на совещании со своим адвокатом.

– Я не собираюсь взламывать его дом.

– А кто этого от тебя требует? Я пойду и открою дверь.

– Ну так ты и без моей помощи можешь рыскать в доме Хэтча, – сказал я.

– Как знать… Может, разведаешь что-нибудь про Лори. Так, а теперь поясни-ка, почему я должен забыть о Джо Стэджерсе.

Я сказал ему, что он все равно не поймет.

Одна нога на подъездной дорожке, вторая, согнутая в колене, – на сиденье «монтаньяра»: Поузи Феабразер пристегивала Кобби ремнями безопасности на детском сиденье. Фигура у нее была почти идеальной.

Роберт вздохнул:

– Какая жалость, что Поузи слишком высоконравственна, чтобы крутить роман с любовником своей хозяйки. Сверни налево, к Блюберри.

Угловатый, модернистский дом Стюарта стоял на двух акрах без единого деревца в самом конце первой улицы в отдалении от Голубичной. Проехав мимо него, я остановил машину за углом Ежевичной.

В знойной зеленой пустоте мы с Робертом пересекли лужайку и поднялись по ступеням к серому деревянному настилу.

– Момент, – шепнул Роберт.

Он скользнул через дверь черного хода и, после паузы большей, чем я ожидал, открыл ее.

– Стюарт не включил сигнализацию. Боюсь, выносить здесь больше нечего.

Войдя в кухню, я огляделся:

– Разве только автопогрузчиком.

Газовая плита стояла напротив двенадцатифутовой мраморной барной стойки, протянувшейся до холодильника с двойными дверями и застекленного винного погреба На полках у погреба выстроились полдюжины бутылок скотча и пара бутылок водки «Бельведер», несомненно все еще дожидающихся своей очереди попасть в холодильник.

Перегородка отделяла столовую от того, что люди вроде Стюарта называют «большой комнатой». Мебель, приобретенная в секции «Мебель Скандинавии» местного торгового комплекса, терялась в просторном помещении.

Наверху в спальне хозяина огромный телевизор глядел серым экраном на изножье незаправленной широченной кровати. Рубашки с короткими рукавами и брюки хаки были разбросаны по дивану. Роберт раскрыл дверцы платяного шкафа. Покопавшись в письменном столе, я обнаружил коробки аннулированных чеков, афишки с карибских курортов и две видеокассеты с ярлычками «Лесбийское рабство, США» и «Любовь в оковах».

На прикроватном столике лежала книга «Изощренные тайны полководцев Древнего Китая»; на дне выдвижного ящика я обнаружил коробку патронов со стальными наконечниками и девятимиллиметровый пистолет. В следующем ящике – куча носовых платков, кожаные ремни, мотки веревки, металлические наручники и пара вещей, назначения которых я либо не знал, либо не хотел знать.

Я заглянул под кровать, увидел лишь ковер и присоединился к Роберту, осматривавшему платяной шкаф размером с бывшую комнату Стар в доме Нетти. Не менее полусотни костюмов и пиджаков, как минимум сотня галстуков и десятки поясов, ремней и подтяжек висели под ярдами открытых полок, а также джемпера, рубашки, отсортированные по цвету и оттенку. Роберт потянулся к стопке коробок от «Брукс бразерс», выбрал одну и, раскрыв ее, обнаружил внутри полосатую, на пуговицах сверху донизу, рубашку в пластиковой упаковке. Мне вдруг припомнился Гэтсби[60].

– Пойдем вниз, осмотрим кабинет, – предложил я.

Роберт рылся в картотеке. В шкафу стоял еще не распечатанный ящик «Бельведера». Чуть выше уровня глаз на узкой полке почти не заметная лежала упаковка от «Бэр, Стирнс». Отодвинув ее, я обнаружил манильский конверт размером с лист писчей бумаги. Я достал его с полки.

– А вот и свет в конце тоннеля. Роберт подошел и встал рядом:

– Даже знать не хочу, что означает твоя фраза. Вскрывай.

Я вытащил из конверта папку, битком набитую фотографиями, и мысленно извинился перед Лори и моими тетушками – даже прежде, чем до меня самого дошло, что я подозревал их в краже фотографий Хэтча.

– Троекратное «ура» нашей семейной команде, – сказал Роберт.

Двое мужчин на самом первом снимке из пачки, несомненно, могли быть Омаром и Сильвэйном Данстэнами. Мое сердце и желудок будто внезапно провалились внутри меня дюймов на шесть, а то и на семь, и я пошел к столу и вывалил из папки все фотографии. Облаченный в темный узкий костюм, застегнутый наглухо жилет, с воротником-стойкой со скошенными концами, в меня пристально вглядывался двадцатилетний Говард Данстэн. Его дочери постоянно твердили, что он был красивым мужчиной, и я в этом сейчас убедился. Он выглядел умным, обаятельным, безрассудным, своенравным и, подумалось мне, малость не в своем уме: жестокость и отчаяние уже начинали разъедать черты его лица, неприятно и тревожно напоминающего лица Роберта и мое.

Стюарт украл из архива Ковентри не свою, а нашу папку.

Машина, за ней вторая прошуршали по подъездной дорожке. Дважды хлопнули дверцы. Я взглянул на Роберта. Он пожал плечами.

– Ну, ты кретин, – прошипел я.