– Это один из наших самых перспективных кандидатов на степень доктора философии, – пояснил Алан, обращаясь к Марджори. – Начинал у меня, но два года назад я передал его Джону. А потом он пропал из виду, что очень странно, потому что Грант – замечательный студент.

– С ним все было в порядке, – сказал Джон.

– Грант обычно приходил ко мне после консультаций с Джоном, но в последний раз он даже не заглянул.

– Он не пришел шестого числа на консультацию, – пожаловался Джон. – Я прождал его целый час, не говоря уже о том времени, которое потратил, катаясь туда-сюда в автобусе.

– Он заходил к вам домой? – спросил я Алана.

– Так точно. Примерно раз в неделю. Иногда помогал мне убираться в кухне. Мы говорили о том, как движется его диссертация и вообще о всякой всячине.

– Надо было тебе позвонить этому парию, – сказал сыну Ральф.

– Я был очень занят. В любом случае – у Хоффмана нет телефона. Он живет в однокомнатной квартирке где-то в нижнем городе, и его можно позвать к телефону только через хозяйку. Кстати, я вообще ни разу ему не звонил. – Джон посмотрел на меня. – Хоффман преподавал в какой-то школе в нижнем городе, потом ему удалось скопить немного денег и заняться диссертацией. Ему было тогда не меньше тридцати.

– А аспиранты часто исчезают подобным образом?

– Время от времени они действительно бросают все и пропадают.

– Но Грант Хоффман не из тех, кто может все бросить и пропасть, – сказал Алан.

– Я не собираюсь тратить время на раздумья по поводу того, куда делся Грант Хоффман, – заявил Джон. – Если бы он попал под автобус или сменил имя и уехал в Лас-Вегас, наверняка нашлись бы люди, которым было бы об этом известно.

Дверь отворилась, и «Зовите меня просто Джойс» впустила в часовню нескольких мужчин в деловых серых и синих костюмах. За мужчинами показались женщины, так же одетые в деловые костюмы. Все они были гораздо моложе, чем мужчины. Вновь прибывшие подошли к Джону, который подвел их к своим родителям.

Я присел на один из стульев. Ральф Рэнсом вместе с самым старшим брокером, почти таким же седым, как он сам, отошли в сторону и стали о чем-то тихонько разговаривать.

Дверь снова открылась, и, обернувшись, я увидел, как в часовню входят Пол Фонтейн и Майкл Хоган. В руках у Фонтейна был видавший виды коричневый чемоданчик, слишком большой, чтобы назвать его «дипломатом». Они с Хоганом направились в разные стороны зала. Аура власти, окружавшая Майкла Хогана, заставляла всех присутствующих, особенно женщин, оборачиваться в его сторону. Наверное, такой же способностью приковывать взгляды обладали великие актеры. А Хоган действительно чем-то напоминал актера, умудряясь при этом не выглядеть театрально – он был красив чисто мужской красотой, производил впечатление человека надежного, спокойного, честного, обладавшего острым умом. Наблюдая, как Хоган идет в дальний конец комнаты, провожаемый одобрительными взглядами пришедших на панихиду, которых он, казалось, не замечал, я думал о том, что он действительно принадлежал тому типу, который прославило на киноэкране предыдущее поколение. И я в который раз порадовался, что делом Эйприл занимается именно этот человек.

Фонтейн налил себе кофе и, поставив чемоданчик между ног, уселся прямо за моей спиной.

– Постоянно везде на вас натыкаюсь, – сказал он.

Я не стал объяснять, что мог бы сказать про него то же самое.

– И вы все время что-то говорите, – Фонтейн вздохнул. – А полицейские больше всего на свете не любят болтунов.

– Разве я оказался не прав?

– Не искушайте судьбу, – Фонтейн наклонился ко мне. Сегодня мешки у него под глазами были не такими багровыми. – Как вы думаете, во сколько ваш друг Рэнсом вернулся из больницы домой?

– Хотите проверить его алиби?

– Что ж, я могу это сделать, – он улыбнулся. – Мы с Хоганом представляем на этом муниципальном карнавале полицейское управление.

Яркий образец полицейского юмора.

От Пола не укрылась моя реакция на его шутку.

– Ну же, – сказал он. – Ведь вы прекрасно знаете, что здесь должно произойти.

– Если хотите задавать мне вопросы, можете отвезти меня в управление, – сказал я.

– Ну, ну. Вспомните лучше об услуге, которую вы попросили меня вам оказать.

– Вы о номере машины?

– Нет, о другом, – открыв чемоданчик, Фонтейн показал мне толстую пачку напечатанных на машинке и написанных от руки листов.

– Дело «Голубой розы»?

Фонтейн кивнул, физиономия его расплылась при этом в улыбке.

– Так вы как раз собирались сказать мне, во сколько ваш друг пришел домой в среду утром.

– В восемь часов, – сказал я. – От больницы до его дома около двадцати минут ходьбы. А вы говорили, что будет очень трудно разыскать это дело.

– Пачка лежала наверху на одном из шкафов в подвале архива. Кто-то еще интересовался этим делом и не потрудился даже положить его на место.

– Не хотите сначала просмотреть его сами?

– Я снял копии со всей этой чертовой кипы. Только верните дело как можно скорее.

– Почему вы сделали это для меня?

Фонтейн снова улыбнулся мне, не пошевелив ни одним мускулом.

– Вы написали дурацкую книжку, которой восхищается мой сержант. А я ставлю его выше всех других сержантов. К тому же, возможно, в вашей бредовой идее все-таки что-то есть.

– Вы считаете, что глупо думать, будто нынешние убийства «Голубой розы» связаны с теми, давними?

– Конечно, смешно, – Фонтейн склонился над чемоданчиком. – Кстати, не могли бы вы перестать оказывать помощь следствию перед телекамерами? Для публики миссис Рэнсом должна оставаться одной из жертв Уолтера. И мужчина с Ливермор-авеню тоже.

– Его так и не опознали?

– Нет. А что?

– Вы никогда не слыхали об исчезнувшем студенте Джона по имени Грант Хоффман?

– Нет. А как давно он исчез?

– Недели две назад. Не пришел на консультацию к Джону.

– И вы думаете, он может быть второй жертвой убийцы?

Я пожал плечами.

– Вы не знаете, какого числа он пропустил консультацию?

– Кажется, шестого.

– Это на следующий день после того, как было найдено тело, – Фонтейн бросил взгляд на Хогана, который как раз разговаривал с родителями Джона Рэнсома. Повернувшись к детективу, Марджори жадно ловила каждое его слово. Она выглядела при этом как девочка, первый раз собравшаяся на танцы.

– Может быть, вы случайно слышали, сколько лет этому самому студенту.

– Около тридцати. Он не студент, а аспирант.

– Может быть, после похорон мы... – Фонтейн неожиданно замолчал, затем встал и похлопал меня по плечу: – Верните мне дело через день-два.

Пройдя вдоль ряда пустых стульев, он направился к Майклу Хогану. Оба детектива отошли от Рэнсомов и остановились неподалеку. Хоган оценивающе посмотрел на меня, затем на Джона. Марджори Рэнсом продолжала смотреть на Хогана с открытым ртом, пока Ральф не повернул ее нежно, но твердо, к седоволосому брокеру. Но даже после этого она оглянулась, чтобы еще раз взглянуть на Хогана. Я понимал, что она при этом чувствует.

– Простите, вы – Тим Андерхилл? – произнес чей-то голос рядом со мной.

Повернувшись, я увидел коренастого мужчину лет тридцати пяти в легком темно-синем костюме и