из Нью–Йорка, а также их последователями в Бостоне. Он продолжал вечерами писать, хотя и не работал допоздна, как в прошлом. Для книги, озаглавленной «Эти полные событий годы», он написал главу под названием «Психоанализ: исследование скрытых тайников разума», а также письмо во французский журнал «Ле Диск Верт», посвятивший номер Зигмунду Фрейду и психоанализу. Исполненный решимости не позволить болезни мешать его творчеству, он написал ряд статей о неврозах.

Большую проблему создал протез. Однажды, когда он решился есть вместе с семьей за обеденным столом, пища пошла носом. Это неприятное зрелище огорчило его. Все сделали вид, что не заметили, но он понимал, как это неприятно. После обеда он отвел Марту в сторону и сказал:

– Думаю, мне следует питаться отдельно, пока не научусь есть как положено.

Марта вспыхнула от возмущения.

– Буду есть в одиночестве, когда стану вдовой! Протез, закрывавший большую дыру, образовавшуюся в результате удаления половины нёба, должен был входить плотно, как пробка. Однако, чем плотнее он подгонялся, тем больше раздражались окружающие здоровые ткани. Зигмунд подвергался облучению рентгеновскими лучами, согласно предписанию доктора Пихлера, считавшего, что это предотвратит распространение раковой опухоли, но облученные ткани рта становились чувствительными к твердому протезу, и боль становилась нестерпимой; временами Зигмунду приходилось снимать протез. Это приносило облегчение, но он не осмеливался быть долго без протеза из опасения, что ткани стянутся и он не сможет поставить его на место.

В полдень он посещал кабинет доктора Пихлера; там осматривали заживающие ткани и подгоняли протез так, чтобы он закрывал плотно отверстие. К шарнирам были приделаны застежки, это помогло, но иногда конструкция так заклинивалась, что, когда он хотел закурить сигару, приходилось прибегать к помощи бельевой прищепки, чтобы развести челюсти.

Днем, занимаясь с пациентами, он не осмеливался снимать протез, несмотря на мучительную боль. Его пациенты и без того уже страдали от некоторых его недостатков: из–за разрезанной губы его голос стал хриплым, носовым, словно у него была заячья губа. Ему не делали замечаний по этому поводу, во всяком случае пациенты, но Зигмунд сам слышал свой голос и понимал его недостатки с профессиональной точки зрения.

Вскоре стало очевидным, что ему нужна помощь в обращении с протезом, который теперь называли «монстр». Больничные сестры обладали нужными навыками, но он не хотел, чтобы кто–то из посторонних находился в доме и был около него, когда он ведет обычные дела. Заботу взяла на себя Анна; она днями находилась в больнице, наблюдая, как сестры ухаживают за ее отцом, и постепенно заменила их.

Когда Зигмунд в течение получаса не смог поставить протез, встревоженная Анна помогла ему и успешно выполнила эту операцию. Зигмунд долго, напряженно смотрел на свою младшую дочь. Он прошептал:

– Я не буду жалеть себя, а ты не выражай сочувствие. Анна кивнула. Этот уговор они никогда не нарушали.

Умер Леопольд Кёнигштейн, один из старейших друзей Зигмунда, остро воспринявшего потерю. Но одновременно пришло и пополнение: у Эрнста, женатого на Люси четыре года, родился сын, а у Мартина, женатого на Эсти, – дочь: поколения сменяли друг друга.

В день его шестидесятивосьмилетия городские власти Вены, отступив от правила отмечать лишь семидесятилетие, присвоили ему звание почетного гражданина.

– Они не надеются, что я доживу до семидесяти, – заметил Зигмунд Марте, которую не порадовал этот сардонический юмор.

Земля вращалась, как обычно, вокруг своей оси. Зигмунд частенько думал, что у этой оси должно быть что–то ироническое. Один из наиболее любимых им талантливых французских писателей, Ромен Роллан, приехал с визитом и сказал, что он знал о работах профессора Фрейда, восхищался им целых двадцать лет и все это время не сообщал ему об этом! Почти двадцать пять лет назад по настоянию Марты Зигмунд отнес экземпляр «Толкования сновидений» в гостиницу, где остановился известный датский критик Георг Брандес, лекции которого он посещал вместе с Мартой. Брандес не подтвердил получение книги. Ныне же, прибыв в Вену, он послал Зигмунду записку с просьбой посетить его для доброй беседы.

Помимо манипулирования с «монстром» его единственной серьезной проблемой стали осложнения в комитете. Расхождения углублялись из–за двух книг, написанных и опубликованных почти втайне. Зигмунд знал содержание первой книги – «Развитие психоанализа», ибо ее авторы, Ранк и Ференци, обсуждали с ним отдельные ее части. Когда они натолкнулись на серьезные возражения других членов комитета и Зигмунд обратил внимание на некоторые ошибки, Ференци согласился с ним и помирился с группой.

Однако иначе поступил Отто Ранк, который с годами, казалось, становился все более недовольным и раздражительным. Он пережил шок, узнав, что у его наставника и почти отца рак полости рта и будущее неопределенно. Когда об этом было заявлено в комитете, Отто Ранк начал истерически смеяться. Услышав об этом, Зигмунд процитировал французскую поговорку:

– Нужно смеяться, чтобы не плакать.

Ранк в Вене, а Джонс в Лондоне поистине героически работали над публикациями; они действовали так из–за приверженности делу, не требуя ничего взамен. Новая проблема возникла со второй книгой, которую опубликовал Отто Ранк, не показав никому рукопись. Он назвал ее «Родовая травма». В книге описывалось воздействие акта рождения на индивида, выходящего из теплой матки, где он был в безопасности и всегда сыт, в чуждый и враждебный мир и получающего при этом шлепок по ягодицам, что заставляет его начать дышать, пробуждает чувство голода и заставляет плакать. Ранк приписывал этой изначальной травме при рождении нервные и духовные невзгоды человека, его комплексы, озабоченность, страхи, смятение, навязчивую тревогу и неудачи.

В группе сторонников Фрейда считали, что книга Ранка подрывала признание эдипова комплекса как основы неврозов. Зигмунд нашел в книге хорошие места; в то же самое время он чувствовал, что многое в «Родовой травме» основано на ложных посылках. Он решил, что лучшее – проигнорировать книгу и дать ей возможность незаметно сойти со сцены.

Когда Ганс Закс написал в Берлин о сомнениях Фрейда относительно книги, то это усилило уже существовавшее неудовольствие тамошних членов по поводу теории Ранка. Пытаясь уладить спор, Зигмунд обратился к друзьям с письмом, призывавшим к согласию, если даже «исключается полная договоренность по научным аспектам новой темы среди десятка людей с различными темпераментами, да она и нежелательна».

Один из наиболее миролюбивых, Карл Абрахам, оказался провидцем и проявил, как позднее признал Зигмунд, лучшее понимание человеческого характера, чем сам профессор Фрейд. Абрахам, наблюдая за