унаследовавший от Шарко звание крупнейшего невролога, утверждал, будто он первым изобрел психоанализ, ибо использовал до Фрейда слово «подсознание», пусть в другом контексте, а затем, выдвинув свой приоритет, объявил медицинскому миру, что отвергает свое открытие! Однако независимый невролог по имени Р. Моришан–Бошан написал из Пуатье, сожалея, что пренебрегают работой Фрейда, и обещая больше успехов в будущем.

В Австралии углубленным изучением фрейдистской психологии занялась группа сиднейских врачей под руководством Дональда Фрезера, врача и священника пресвитерианской церкви. Несмотря на то, что доктор Эндрю Дэвидсон, секретарь отделения психологической медицины, пригласил Зигмунда в Сидней для выступления перед Австралийским медицинским конгрессом, доктору Фрезеру пришлось уйти из своей церкви на том основании, что он выступил в защиту книг Фрейда; такая же судьба могла постигнуть преподобного Оскара Пфистера в Цюрихе, где добивались его отречения. Более серьезные нападки обрушились на доктора Мортона Принса: полиция в Бостоне грозила ему судебным преследованием за публикацию «непристойностей» в «Журнале аномальной психологии». В Канаде был закрыт «Приютский бюллетень» под тем предлогом, что Эрнест Джонс написал для него статью о психоанализе. Зигмунд чувствовал, что ум и сердце подобны полю битвы, на котором умножались его победы, но оно было сплошь усеяно жертвами.

С каждой зимой здоровье тетушки Минны становилось хуже, хотя Зигмунду так и не удалось установить характер недомогания. Он старался каждый год брать ее на отдых, иногда с Мартой и детьми в Голландию, когда была хорошая погода, или в короткие поездки по Италии. Гражданская жена Эрнеста Джонса – Лоу – заболела психически и пристрастилась к морфию. Зигмунд согласился взять ее под свой контроль. Джонс привез ее в Вену, где Зигмунд с помощью психоанализа медленно сократил потребление морфия наполовину, а затем до четверти.

У близких к Фрейду нарождалось новое поколение: у Александра был сын, у Карла Абрахама – дочь, у Бинсвангера также появилось потомство, чета Юнг вывезла своего сына в Кюснах. Доктор Хонеггер покончил с собой, и никто в Цюрихе не знал почему. Мать Марты умерла в возрасте восьмидесяти лет от рака. Марта и тетушка Минна ездили на похороны.

Здоровье Зигмунда пошатнулось: в сырой зимний вечер он простудился на прогулке. Марта уложила его на несколько дней в постель, потчевала горячими напитками и в конце концов поставила на ноги. Однако после этого наступило некоторое ослабление способности к размышлению, каждый день завершался головными болями. Он думал, что с ним что–то серьезное, пока не обнаружил утечку газа в лампе, медленно отравлявшего воздух в кабинете.

– Мне везет, – заметил он Марте, – старый часовщик внизу подорвался из–за утечки газа. Я же потерял месяц работы над рукописями. В какой–то момент я думал, что моя творческая энергия пошла на спад.

У Зигмунда было в свое время предчувствие, что он умрет в возрасте сорока одного – сорока двух лет. Он часто писал своим друзьям, что стареет и скоро ему потребуется замена. Но когда доктор Джеймс Патнэм, отозвавшись благоприятно о лекциях Зигмунда в Университете Кларка в «Журнале аномальной психологии», включил в текст замечание, что доктор Фрейд уже не молод, радость Зигмунда по поводу публикации была омрачена.

Представление о том, что он умрет в возрасте сорока одного года, сменилось новой фантазией: теперь ему казалось, что это случится на пятьдесят первом году, то есть при сложении суммы циклов Вильгельма Флиса в двадцать восемь и двадцать три года. Когда же он перешагнул и этот рубеж, то решил, что шестьдесят один год – более логичная дата смерти, а потом заметил, к своему удовольствию, что он систематически добавляет себе по десятку лет жизни!

Зигмунд и связанная с ним группа, насчитывавшая двадцать человек, принялись за дело. В нее входили четыре человека, не являвшиеся профессиональными врачами: Макс Граф, Гуго Хеллер, Отто Ранк и Ганс Закс, но никто из них еще не применял психоанализ на практике и не лечил пациентов. Глядя на своих лояльных последователей, Зигмунд восхищался их молодостью: Отто Ранку – всего двадцать восемь, Фрицу Виттельзу – тридцать два, Виктору Тауску – тридцать три, Гвидо Брехеру – тридцать пять. Большинству остальных было едва за сорок: Эдуарду Хичману и Иосифу Фридъюнгу – по сорок одному, Полю Федерну – сорок два, Задгеру и Ёкельсу – сорок четыре, Рейтлеру и Штейнеру – сорок семь… Учитывая их возраст, Зигмунд в свои пятьдесят пять лет думал о себе как о старике и вместе с тем радовался, что есть молодое поколение, которое продолжит его дело.

Ныне, когда разброд в их рядах был преодолен, каждый углубился в исследования и приступил к написанию работ, многие из которых предназначались для предстоящего Международного конгресса в Веймаре. Продуктивность была высокой, хотя лишь часть работ относилась непосредственно к медицине. Было решено учредить психоаналитический журнал под названием «Имаго», редакторами которого были назначены Отто Ранк и его близкий друг Ганс Закс. В нем печатались статьи, посвященные проблемам антропологии, политической экономии, искусства, литературы. Зигмунд столкнулся с трудностями в подыскании издателя, ибо никто не верил, что сможет продать достаточно экземпляров, чтобы покрыть расходы по печатанию. Наконец Гуго Хеллер взял дело на себя, руководствуясь больше чувством верности обществу, чем желанием подзаработать.

Он сказал Зигмунду:

– В любом случае у меня есть книжная лавка, и я могу выставить «Имаго» в витрине и на прилавках. Таким образом мы продадим несколько экземпляров.

Семья провела лето в Тироле, где Зигмунд приступил к написанию четырех больших работ, которые он собирался опубликовать по частям в журнале, а затем в виде отдельной книги. В августе он писал Ференци, что «полностью отгородился от света», настолько глубоко он погрузился в увлекательный материал.

14 сентября 1911 года Марта и Зигмунд отметили серебряную свадьбу. Дата выпала на четверг, и было решено устроить торжественный обед. Зигмунд заранее пригласил родственников и друзей. Он обследовал окрестности, чтобы снять помещения для гостей в соседних виллах. Приехали Оскар Рие и Леопольд Кёнигштейн. Отто Ранк разместил приехавших по виллам. Гости поднимались в горы, собирали ягоды, устраивали пикники, плавали и ловили рыбу, вечерами они увлекались рассказами, смеялись около костра, на котором поджаривали яблоки, нанизанные на длинные прутья. Матильда приехала со своим мужем, она расцвела в супружестве; Эрнст, младший сын, упорно готовившийся к экзаменам, страдал язвой желудка; София, веселая средняя дочь, объявила, что она, подобно Матильде, не намерена ждать своей свадьбы до двадцати четырех лет.

Зигмунд окинул взглядом обеденный стол, за которым просто и с достоинством председательствовала Марта. Прошло двадцать девять лет с того памятного воскресенья, когда они поднялись на вершину горы за Медлингом с братом Марты Эли Бернейсом, а затем вернулись в дом их друзей, где они сидели в саду под липой; двадцать девять лет с момента первого поцелуя и двадцать пять лет супружества; воспитание шести детей, изоляция и забвение, иногда нехватка средств – все это никак не сказалось на доброй натуре Марты.

Ей недавно исполнилось пятьдесят лет, но она не постарела духом, она была слишком занята. Марта вела свое домашнее хозяйство с такой скрупулезной аккуратностью, что один из коллег Зигмунда