сочувствия.

– Боюсь, порадовать вас нечем, – сказал он. – У ребенка серьезное психическое заболевание.

– Но как же? Почему? – горестно воскликнула Эмма,

– Как и почему, дорогая кузина, – это один и тот же, вопрос. Его мозг либо не развился, либо был поврежден. Роды прошли нормально?

– Доктор назвал их бурными, – ответила Эмма со слезами на глазах.

– Есть сотни заболеваний, о которых мы и понятия не имеем. Увы, заглянуть в эту маленькую головку мне не дано.

– Но каков будет прогноз? – задал вопрос Чарлз. – Что нам предстоит?

– Самый тщательный уход за ребенком, который, воз-!: можно, никогда вас не узнает. А еще – принять волю, господню.

– Я готова к этому, – сказала Эмма сквозь слезы. – Но неужели нет никакой надежды?

– Надежда есть всегда. Порой случаются чудеса. Но вы должны смотреть в глаза действительности. Сколько у вас детей? Шесть, семь? Все здоровые, нормальные,

счастливые. Видите, бог одарил вас многим. И не убивайтесь из-за того, чего нельзя изменить или исправить.

– Мы постараемся, брат Генри, – подавленно ответил Чарлз. – Я и Эмма чрезвычайно благодарны тебе за то, что приехал. Я провожу тебя до станции.

– Не нужно. Я вздремну в дороге.

Он поцеловал Эмму, пожал руку Чарлзу и уехал – от потерянных, испуганных и опечаленных родителей, которые против воли задавали себе невысказанный вопрос: 'За какие грехи господь так жестоко поступил с нашим младшеньким?'

После дружеского ответа Чарлза в октябре 1856 года на письмо с Целебеса Алфред Уоллес написал ему несколько длинных и подробнейших писем, из коих Чарлз заключил, что Уоллес считает его своим собратом и товарищем, особенно после того, как Чарлз проявил желание обсудить с ним свою теорию видов, хотя и частично. К концу 1857 года, когда Чарлз проработал над своей книгой уже полтора года, он понял, как правы были Лайель, Гукер и Гексли, убеждая его скорее изложить свои открытия на бумаге. В последнем письме Уоллеса, написанном 27 сентября 1857 года, говорилось: 'То, что содержалось в моей журнальной статье – лишь предварительные наметки; у меня есть и детальные доказательства, план которых я уже набросал…'

У Уоллеса есть доказательства его теории видов! Он уже набросал план! Но неужели его доказательства – это естественный отбор, или сохранение наиболее приспособленных видов в борьбе за жизнь? Нет, такое совпадение невозможно. Человечество размышляло над законами природы многие тысячелетия – так разве может быть, чтобы два человека пришли к одним и тем же доказательным выводам? И если Уоллес уже получил результаты Дарвина, уже написал статью, не исключено, что в один прекрасный день через несколько месяцев Чарлз откроет в Даун-Хаусе журнал, на страницах которого будет разгадана 'тайна тайн', и разгадана Уоллесом.

Он стоял у окна кабинета и глядел на окружавшую дом каменную стену, но не видел ее. Все же постепенно он обрел душевное спокойствие.

'Я должен ответить Алфреду Уоллесу немедленно, – сказал он себе, – и выразить ему свое восхищение. От

важный человек, он собирается пробыть в этих далеких от цивилизации краях еще три или четыре года!'

22 декабря 1857 года 'Дорогой сэр!

Благодарю вас за письмо от 27 сентября. Очень рад слышать, что вы занимаетесь проблемой расселения в соответствии с теоретическими выкладками. Я твердо убеждег, что оригинальные наблюдения возможны лишь на теоретической основе. Не многие путешественники пришли к тому, чем сейчас занимаетесь вы. Да и вообще, о распространении животных известно во много раз меньше, чем о распространении растений. Вы пишете, что отчасти удивлены, что ваша статья в 'Анналах естественной истории' прошла незамеченной. Должен сказать, меня это не удивляет. Большинство естествоиспытателей интересуется лишь описанием видов, не более. Но не следует думать, что вашу работу не заметил никто; два замечательных человека, сэр Лайель и мистер Блит из Калькутты, специально обратили на нее мое внимание. Я согласен со сделанными в вашей работе выводами, но должен сказать, что иду гораздо дальше; впрочем, мои теоретические выкладки – это слишком долгая тема…'

Три месяца он проработал над главой о гибридности. А в начале 1858 года начал новую главу – 'Умственные способности и инстинкты животных'. Нужно было сопоставить и отобрать колоссальное количество материала, основанного не только на собственных многолетних наблюдениях, но и на публикациях других авторов на многих языках. Любопытная область инстинкты. И весьма туманная. Он сказал Эмме:

– Работа над главой об инстинктах подвигается очень тяжело. Разные авторы не сходятся в определении инстинкта. Тут нет ничего удивительного, ведь почти все чувства и самые сложные их проявления, например мужество, робость, подозрительность, часто объясняются инстинктами.

Чем глубже он уходил в работу, тем хуже себя чувствовал, особенно по ночам – его стала мучить бессонница. В письме Гукеру он признался: 'О, здоровье, здоровье, ты заставляешь меня трястись от страха денно и нощно; из жизни уходит всякая радость'.

Но не желая вызывать к себе жалость, он добавил: 'Прошу простить меня великодушно, такое нытье – признак глупости и слабости. Каждый в этом мире должен нести свой крест'.

В конце января скончалась Хэрриет Генсло. Это известие очень опечалило Чарлза, потому что в годы, проведенные в Кембридже, она заменяла ему мать. Он написал Генсло: 'Дни, когда в бытность студентом я так часто бывал в вашем и дорогой миссис Генсло доме, я не колеблясь отношу к самым счастливым и лучшим дням моей жизни'.

Он также послал теплое письмо с соболезнованиями Гукерам, особенно обращаясь к Френсис, которую знал с трех лет.

Чтобы не думать о своих недугах, он читал новую популярную литературу, вгрызался в лондонскую 'Тайме'. Посыльный из Дауна, еженедельно ездивший в Лондон, Есегда получал от Дарвинов список книг, которые надо было купить или взять в библиотеке. Их родственники, Эразм и Генслей Веджвуд в Лондоне, Сюзан и Кэтти в Ма-унте, Шарлотта и Чарлз Лэнгтоны в близлежащем Харт-филде, регулярно привозили или присылали в Даун-Хаус книги, нравившиеся им самим. Таким путем к концу года, неумолимо утекшего, как воды Темзы, они прочитали вслух 'Доктора Торна' Энтони Троллопа, два первых тома 'Истории Фридриха Второго Прусского', написанные их плодовитым другом Томасом Карлейлем, 'Сцены приходской жизни' Джордж Элиот. Получили они и ноты опер 'Лючия ди Ламмермур' Доницетти и 'Кора' Мегюля, рондо Вебера и сонаты Гайдна. Так жившие в провинции Дарвины поддерживали связь с культурной жизнью Лондона.

Чарлз был непререкаемым авторитетом по части новостей и рассказывал семье обо всем, что происходит в мире, вплоть до самых отдаленных уголков земли. Был упразднен имущественный ценз для членов парламента; парламент провел закон, призванный улучшить правление в Индии, и Ост-Индская компания передала власть кабинету королевы. Первая дочь королевы Виктории обвенчалась в придворной церкви Сент-Джеймсского дворца [Королевский дворец в Лондоне. – Прим. пер.] с прусским принцем Фридрихом Вильгельмом. Идущее от Темзы зловоние настолько усилилось, что занавеси на окнах парламента приходилось пропитывать хлорной известью. Мистер Бенджамин Дизраэли, лидер палаты общин, решил эту малоприятную проблему – убедил парламент выделить три миллиона на очистку реки и завершение строительства городской системы канализации.

Лорд Элгин, назначенный послом в Японию, подписал с этой страной договор об открытии пяти японских портов для английских торговых судов. Англия также подписала в Тяньцзине мирный договор с китайским императором, по которому английским гражданам разрешалось въезжать в Китай и проповедовать там христианство. Англия развязывала с Китаем войну, а император брал на себя часть ее расходов!

С Генриеттой, которой скоро исполнялось пятнадцать, и ее сестрой Элизабет занималась новая гувернантка, некая мисс Грант. Уроки проходили в светлой и полной воздуха комнате, построенной над