Каролине. К этому времени ему исполнилось сорок два года, а невесте – тридцать семь. Глаза Каролины сияли, когда она встретила Чарлза в просторном холле Маунта.

– Свадьба первого августа! Всего через пять недель. Шропшир был прекрасен в своем летнем уборе, ясное солнце блестело на зеленеющих полях клевера, пшеницы и ячменя с желтыми прямоугольниками горчицы. Чарлз поздно вставал, досыта наедался гусятины, утки, голубятины, селедки и картофельного пирога. Он брал сестер с собою на рыбалку, вместе с ними ездил кататься верхом в окрестностях Маунта. После вечерней трапезы все, по обыкновению, собирались за карточным столом для игры в вист. В гости к Каролине с ответным визитом приехала Эмма Веджвуд: за пять месяцев до этого Каролина гостила у нее. Помогая Эмме выйти из экипажа, Чарлз воскликнул:

– Какое необыкновенное везение – встретиться с вами здесь! Ведь до конца моих каникул остается всего два дня.

– Счастливое совпадение, не так ли? – ласково отвечала Эмма, но глаза ее при этом блеснули. Каролина понимающе кивнула, улыбкой выражая одобрение.

В середине июля, отослав окончательный текст 'Дневника' издателю, Дарвин приступил к вопросу, который несколько лет не переставал преследовать и мучить его. Прежде всего он начал с простого изложения своих мыслей. на бумаге. Однако Чарлз отдавал себе отчет в том, что его ожидает тяжкий труд, так как он вторгается в до тех пор закрытую для исследований зону – превращение видов.

Отплывая из Плимутского пролива на 'Бигле', он свлто верил, как и большинство тогдашних ученых, в неизменность видов. Господь бог создал все существа на небе, на земле и на море; 'зелень, траву, сеющую семя… и дерево… приносящее плод… Рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся… и всякую птицу пернатую… Скотов, и гадов, и зверей земных… И сказал бог: сотворим человека по образу нашему [и] по подобию нашему'. С того дня, когда был сотворен мир, и по нынешний, июль 1837 года, всевышний не создавал никаких новых видов. В истории Земли за это время происходили такие катаклизмы, как Всемирный потоп, но все живое сохранялось в том первоначальном- виде, в каком оно было сотворено.

– Совершенно очевидно, что это не так! – утверждал теперь Чарлз.

В своих мыслях он уносится назад. Вот 'Бигль' стоит на якоре в бухте острова Чарлза на Галапагосах. Именно тогда он обнаружил, что у вьюрков, пойманных им на двух соседних островах, разные по форме клювы. Вместе с Николасом Лоусоном они отправились в селение за четыре мили, и во время этой прогулки его спутник заметил, что без труда отличит, с какого острова та или иная из гигантских черепах.

– Вы хотите сказать, что на каждом острове свой вид черепах? – спросил его Чарлз.

И Лоусон уверенно ответил:

– У меня нет ни малейшего сомнения на сей счет, мистер Дарвин.

Были еще и скелеты ископаемых, обнаруженные им на мысе Пунта-Альта, мегатерия, мастодонта, тоходонта, других жвачных животных. Некоторые из найденных им видов впоследствии начисто исчезли, в то время как другие изменились до неузнаваемости.

Почему? Когда? Каким образом? Он не знал этого. Но в то же время чувствовал, что напал на что-то чрезвычайно важное.

На 'Бигле' Чарлз привык постоянно иметь при себе записные книжки, почти каждый день занося в них не только то, что удалось увидеть, но и свои мысли и чувства по поводу увиденного. Хорошо было бы снова завести записную книжку, чтобы рядом всегда находился 'друг', которому можно поверять все тайны. Пусть сперва прорастет семя мысли, а там рука сама возьмется за перо.

Был теплый июльский день, и, пробравшись сквозь толпу людей на Грейт Мальборо-стрит, он зашел в свой любимый писчебумажный магазин и купил коричневую записную книжку размером шесть с половиной дюймов примерно на четыре. В ней было около двухсот восьмидесяти страниц. На первой из них Чарлз, вернувшись домой, записал, что с марта он не переставая думает о 'характере южноамериканских ископаемых и видов Галапагосского архипелага'.

Записи в книжке, озаглавленной им буквой 'Б', велись теперь ежедневно. В них не было определенной системы: он просто заносил на бумагу прежде пришедшие ему на ум мысли или задавал самому себе вопросы примерно в таком духе:

'Почему коротка жизнь? Почему человек умирает? Мы знаем, что мир подвержен циклу изменений, температурных колебаний и прочих факторов, оказывающих влияние на все живое. Мы наблюдаем, как молодые особи находятся в процессе постоянных перемен, видим, что они обнаруживают тенденцию к разнообразию в зависимости от обстоятельств'.

Он вновь принялся за 'Зоономию', на этот раз не просто читая, а изучая сочинение деда, и с удовлетворением отметил прозорливость взглядов доктора Эразма Дарвина на природу человека и других живых существ на земле. Доктор Дарвин пришел к выводу относительно известной степени эволюции жизни и был убежден, что возраст земной коры насчитывает многие миллионы лет. Однако у него не было ни времени, ни энергии для доказательства своих еретических выводов. Он отдавал большую часть времени врачебной деятельности, а свободные часы почти целиком – стихам, которые широко печатались. Он никуда не ездил, чтобы вести наблюдения, и не привез неопровержимых фактов для подтверждения своих тезисов.

Чарлз также перечитал десятую главу второго тома 'Основ геологии' Лайеля, где автор касался вопроса о 'распространении видов'. Признавая подвижность всех форм жизни под влиянием перемен климата и географического положения, он тем не менее писал следующее: 'Не имеет ни малейшего смысла дискутировать на тему об абстрактной возможности превращения одного вида в другой, когда существуют всем известные причины, гораздо более активные по своей природе, которые должны постоянно вмешиваться, с тем чтобы предотвращать практическое осуществление таких превращений'.

Чарлзу нравилось писать в книге, посвященной видам, совсем в ином духе, чем в своем 'Дневнике' или в первоначальном наброске по геологии Южной Америки. Там он обобщал факты. Здесь же выдвигал новые идеи, гипотезы, расчеты, теоретические построения, чтобы связать воедино то, о чем не ведали даже самые знающие из тех ученых, с которыми он был знаком. Поэтому-то поиски ответов на вопросы были столь изнурительны – проводил ли он за этой работой целый день или всего лишь несколько часов. Всякий раз, заканчивая очередную запись, он чувствовал, что голова у него идет кругом.

'Размножение объясняет, почему нынешние животные того же типа, что и вымершие, этот закон почти доказан. Они умирают, если не изменяются, как золотой пеппин. Виды живут поколениями, как и человеческие индивиды.

Если виды производят другие виды, их род полностью не прекращается'.

Несколькими страницами дальше он записывает: 'Раньше астрономы могли говорить, что бог предназначил каждой из планет двигаться по своей собственной орбите. Точно так же бог предопределял внешний вид каждого животного в той или иной стране. Но насколько проще и величественней другая сила: пусть взаимное тяготение обусловливается каким-то законом и – как неизбежное следствие этого – пусть животные создаются тогда на основе строгих законов генерации, определяющих потомство ныне живущих'.

Как-то старший брат Чарлза Эразм заглянул, чтобы хорошенько отчитать его:

– Газ, ты несносен. Ты делаешь из нужды добродетель.

– Какая нужда? О чем ты?

– О твоей работе. Она для тебя вроде наркотика.

– Не совсем. Я исследую сейчас область мысли пока еще не вполне ясную, но для меня она полна очарования.

– Но это не оправдание, чтобы жить затворником. Приходи сегодня вечером на ужин. У меня соберутся самые известные лондонские писатели.

– Хорошо, приду.

Конечно, он не пришел. Он писал дотемна, а после был уже просто не в состоянии заставить себя идти на люди. Голова трещала, все тело ломило от усталости. Он съел тост с яйцом, выпил чаю и лег в постель.

В разгар работы над теорией видов Дарвин получил предложение от президента Юэлла занять место одного из двух секретарей Геологического общества. Пост этот считался в британском научном мире одним из наиболее престижных, хотя жалованья он и не давал. Второму секретарю, Уильяму Гамильтону, который занимался геологией под руководством самого Родерика Мурчисона, предстояло взять на себя ответы на