– Подожди. Дай поглядеть на тебя. Кто знает, быть может, в тебе – мое спасение. Быть может, Господь простит мне грехи in articulo mortis.

– Благородный синьор, право, мне не понять вас…

– Жаль. Подай белого вина.

Жанна поспешно удалилась. С сильно бьющимся сердцем она наполнила кувшин, пальцы мелко дрожали.

– Вот что, Гийом, – зашептала Жанна. – Мне нужно уйти. Ненадолго. Сама не знаю, что со мной… Я будто в огне. Госпожа Рюйи рассердится, если я не скажу ей. Но мне нужно побыть одной. Пойди в харчевню, подмени меня. На кухне госпожа и малыш Мариа с ног сбились. Гийом, милый… – Она будто споткнулась на полуслове. Молча, просительно глядела она в зеленые глаза горбуна.

Он медленно приподнял фонарь и приблизил к ее лицу. На бледной щеке Жанны замерцала капля. Но это могла быть и капля дождя.

– Не ходи никуда, – пророкотал он своим низким грудным голосом.

– Но мне нужно, Гийом.

– Нет, – он решительно затряс головой. – Если ты чувствуешь себя в опасности здесь, подумай, что может с тобой произойти в такой поздний час в этой чертовой деревне. Мало ли шатается сброду!

– Гийом, как ты не понимаешь! – девушка заломила руки. – Я хочу уйти и уйду. Я прошу лишь о небольшой услуге.

Горбун сделал нетерпеливый жест.

– Жанна, я хочу тебя предостеречь. Вокруг кроется много опасностей для девушки.

– Я буду осторожна, милый. Горбун колебался.

– Ты пойдешь к морю?

– Угу.

– В такую погоду, – он сокрушенно покачал головой. – Я приду за тобой, ладно?

– Да, Гийом, хорошо. Ты знаешь, где найти меня.

Жанна повернулась и заспешила по покатому двору к глухим воротам.

Снова бесшумно чиркнула молния, потянуло свежестью; небо с треском разрывалось прямо над головой девушки; она прошептала короткую молитву и устремилась вниз по склону, то и дело теряя в темноте тропу и путаясь в высокой жесткой траве.

В черной вселенской бездне ветер будто играл на волынке, Жанну охватывала тоска от его монотонного воя, шумели дубы, а впереди гудело и грохотало море, плач погибших кораблей чудился в этом гуле.

Полоса олеандров осталась позади, теперь юная девушка, подобно Диане, мчалась по тяжелому отшлифованному водой песку. Волны разбивались о скалы, исходя криком и черной пеной, их раскроенные тела обрушивались на песок, затягивая берег зеркальным отражением черного, как сажа, вогнутого купола. Мигал маяк на Эфе. Внезапно разразился настоящий ливень.

Жанна обогнула мыс и на последнем дыхании стала взбираться по ступеням, прорубленным в граните. Поскользнулась, на миг потеряла опору, и ее едва не слизнула волна. Слезы и потоки дождя заливали ее лицо, она легла на ступени, чтобы отдышаться.

Нет, не к возлюбленному спешила Жанна в эту бесноватую ночь. В хижине над морем жил грек Диагор. Родом он был из Халкиса, с залива Эввоикос. Был он изгнанником на своей родине, нелюдимым, немногословным и одиноким. К людям Диагор относился с терпением и бережностью, но они сами сторонились его. Странен был этот пришелец, не постигали его загадки слепые божьи твари.

Грек был аскетом, жил в строгости и чистоте. Любил море. Мог часами неподвижно сидеть, созерцая дыхание волн.

Однажды, лет пять назад, видела Жанна, как в сильный шторм человек этот стоял на утесе, завернувшись в плащ. До неба подымались валы, он с наслаждением внимал их голосам. Вдруг, грек простер руки и слился со стихией, с ее бьющей через край жизнью, стал подобен дракону, явившемуся из тех мест, где рождаются ветры.

Жанна никому не рассказала об этом. Она понимала, что стала хранительницей чужой тайны. Много чудес о далекой Греции поведал Диагор девушке. Был он моряком, астрологом, лекарем. Он умел предсказывать погоду и видеть будущее; у местных жителей отшельник слыл за колдуна. Только Жанна не боялась Диагора, их общение было глубоко и истинно. Иногда в сумерки она посещала дом Диагора, который он с горькой иронией именовал Полис-на-Скале. Для любопытных обывателей Пти-Жарден встречи эти вскоре перестали быть секретом, и хотя почти каждый из них обращался к лекарскому искусству Диагора, все же злые языки болтали, что маленькая сирота знается с нечистым.

Кажется, Жанна не успела еще припасть к холодному граниту, как сильные руки подхватили ее и понесли драгоценную ношу. Девушка закрыла глаза, в пустоте роились радужные светляки, голова кружилась. Она ощущала себя чайкой, попавшей в шторм, птицей, которой, по изощренной прихоти, забавляется стихия.

Полис-на-Скале прилепился за уступом, защищавшим это ветхое жилище от штормов. С моря хижины видно не было, да и с берега ее можно было разглядеть, только если точно знать, куда устремить свой взор.

Это была небольшая лачуга, крытая дерном, с добротно и искусно сложенным очагом. С потолочных балок свисали пучки разнообразных трав. Простые, немногочисленные предметы мебели из бука занимали почти все пространство жилища. В котле, стоявшем на очаге кипела похлебка, распространяя аппетитный запах. Ярко горевший в очаге огонь согревал и освещал хижину.

Жанну усадили в деревянное кресло и вложили в руки кружку. Она глотнула подогретого вина и, сквозь ресницы взглянула на грека. Тот стоял перед ней, высокий, тощий и задумчиво созерцал ее лицо. Его плащ потемнел и отяжелел от воды, на полу отчетливо виднелись следы его мокрых сапог.