— Вытянуть руки, раскрыть ладони, вытянуть пальцы! — приказал голос сверху. На Кармина пахнуло перегаром.

Коп быстро обыскал его, вытащил все из карманов. На асфальт полетели золотая зажигалка, нож с выкидным лезвием, рулончик банкнот, небольшой флакончик лосьона, бумажник и серый сигарный футляр. Коп поднял все, кроме лосьона и зажигалки.

Черт! Только бы он не полез в футляр!

— Встать!

Кармин повиновался и снова встретился с этим недоброжелательным, налитым спиртным взглядом. Коп был ниже ростом, но много шире и очень крепкий.

— Луи Девиль, фотограф… Джек Дюваль, театральный агент… Гарольд Бернини, сотрудник киностудии… — Коп читал надписи на визитных карточках, которые нашел в бумажнике Кармина, поднося каждую к глазам. — Черт возьми! Как твоя фамилия?

— Луи Девиль, — ответил Кармин.

— Вот как? — Коп зло посмотрел на него. — И откуда ты, Луи-и-и?

— Отсюда.

— С таким акцентом? Гаитянин?

— Нет, — солгал Кармин. — Я из Нового Орлеана.

— Я знаю Новый Орлеан. Из какого района?

— Из Французского квартала, — снова соврал Кармин. — Но давно оттуда уехал.

— А вот акцент у тебя почему-то гаитянский. — Коп хмыкнул. — Так что, я думаю, ты гаитянин. Чего тебе надо от той девушки?

— Что мне может быть надо от такой красивой телки? — Кармин улыбнулся, пытаясь найти взаимопонимание у копа, как у мужчины, но сильно пожалел об этом, когда полицейский вдруг ни с того ни с сего ударил его кулаком в солнечное сплетение. Кармин взвыл от боли, схватился за живот и упал на одно колено. Через секунду его вырвало горячим апельсиновым соком прямо на костюм за восемьсот пятьдесят долларов.

— Ты сутенер, вербовал ее.

— Пошел к черту! — бросил Кармин. — Я не сутенер, а ты расист, скотина!

Коп присел рядом на корточки и встряхнул серый футляр от сигары.

— Расскажи, Уилли Динамит,[13] что там? Наркотики?

— Нет… семена.

— Семена? — Коп отвинтил крышечку.

— Да… семена. Те, что сажают в землю и ждут, пока вырастут.

Коп вытряхнул бобы на ладонь. Они были темно-коричневые и блестящие, похожие на очень крупную фасоль, глазированную толстым слоем шоколада.

— И что ты выращиваешь?

— Это не для меня, а для мамы.

— Что? У тебя есть мама? — Коп отправил бобы обратно в футляр.

— Очень смешно, — пробурчал Кармин. — Послушай, давай договоримся. Ты возвращаешь мне футляр и остальное и отпускаешь. А деньги оставь себе.

Коп посмотрел на него так, что Кармин сжался. Он был уверен, что этот взгляд — прелюдия к следующему удару.

— Я могу тебя арестовать прямо сейчас, за попытку подкупа полицейского, — произнес коп. — Назови свою фамилию. Настоящую. Я все равно из тебя ее вытяну.

— Ничего не стану говорить, потому что я ничего не сделал. А ты прицепился ко мне из зависти. Увидел, что черный ездит на таком хорошем автомобиле, носит шикарную одежду и закадрил симпатичную девочку! — зло выпалил Кармин.

— Нет, парень, — возразил коп. — Я не такой, как ты подумал. Ничего не имею против черных. Наоборот. Просто ненавижу таких сволочей, как ты. Понимаешь, я существую лишь потому, что существуешь ты. И мое предназначение перекрывать тебе кислород, где только можно. Изводить таких под корень. — Коп поднял ключи от машины. — Поднимайся.

Кармин встал и чуть не упал. Боль в животе была такой сильной, что он осмотрел себя, не идет ли где кровь. Наверное, эта скотина что-то повредила там внутри.

Коп дал ему сесть в автомобиль, затем прикрепил его руки наручниками к рулевому колесу. После с шумом открыл крышку багажника, порылся внутри. Не нашел ничего, кроме материалов для протирки кузова и стекол, салфеток, домкрата и запасной шины. Полез в «бардачок», взял водительское удостоверение и техпаспорт автомобиля.

— Кармин Десамур. Это такая у тебя фамилия?

— Да, фамилия. А у тебя какая?

— Не твое дело.

Коп долго изучал удостоверение, очевидно, думал, что оно фальшивое. Оно было настоящее, но полицейский сомневался. Затем бросил его в «бардачок» и снял с Кармина наручники.

— Запомни меня и мои слова. Отныне я буду за тобой следить. И если узнаю, что ты опять вербуешь девушек, то упеку по-настоящему и постараюсь, чтобы тебя посадили в камеру с очень грязными подонками. Они обработают твою жопу так, что ты потом сможешь высрать целый арбуз и не поморщишься. — Коп бросил ему бумажник, зажигалку, флакончик с лосьоном. — Теперь уезжай. — Он указал на выход.

— А семена, шеф? — с мольбой произнес Кармин. — Зачем они тебе?

— Ты что, не слышал? Уезжай, говнюк.

— Сволочь! — бросил Кармин и завел автомобиль.

Макс увидел телефон-автомат и остановил автомобиль. Набрал номер Стрикера Свана.

Стрикер был дядей убитого мальчика. Билли Свана. Он отсидел десять лет за вооруженный грабеж. До отсидки считался серьезным гангстером, но за решеткой встретил достойных соперников, и этот опыт круто изменил его жизнь. Теперь он уже серьезными делами не занимался, а зарабатывал тем, что перегонял из штата в штат автомобили, которые разыскивала полиция. Но в молодости Стрикер наделал немало дел, а это бесследно не проходит.

Своего маленького племянника он любил больше всего на свете. Да еще, пожалуй, невестку Рейчел, с которой однажды и зачал Билли, во всяком случае, люди так утверждали. Мальчик был удивительно похож на него, хотя, вероятно, тут могли сказаться гены Сванов. В общем, убийство ребенка Стрикера потрясло.

Сван ответил после пятого гудка. Макс говорил в трубку через носовой платок, имитируя выговор Джимми Картера:

— Стрикер?

— Да, — произнес тот с зевком. — Кто это?

— Не важно. У меня есть для тебя новость о Дине Уэйчеке, который убил маленького Билли Свана. Хочешь знать, где его найти?

Макс не стал ждать ответа и назвал адрес.

Он встречался со Сваном лишь однажды, рядом с полицейским участком, в день, когда Уэйчек вышел из тюрьмы. Макс выразил сожаление. Стрикер — мускулистая громадина, два с лишним метра ростом, веснушчатый белый из самых низов, весь в татуировках — сдержанно кивнул ему и слабенько, очень так слабенько улыбнулся, как бы говоря: «Поскольку ты мусор, то мне положено тебя ненавидеть. Но лично ты в порядке».

Стрикер не сказал ни слова, даже когда Макс спросил его, расслышал ли он название мотеля. Но было понятно, что он все прекрасно расслышал.

Макс повесил трубку и вернулся в машину. Отъезжая, он думал о Дине Уэйчеке и вспоминал его