— Я открыл ворота у столиков,— сказал Алфьери,— но к тому времени почти все уже перелезли через ограду. Толпа вот-вот ринется на поле.
- Эй-эй! — крикнул сенатор, обращаясь к Фарли.— Хватит его душить. Идите на эстраду. Вы же все- таки проповедник.
Фарли отпустил Джека Нунена и с удивлением уставился на сенатора.
— Любезный сэр,— сказал он,— я ни к чему подобному не готов. Джек Нунен отошел от него и сел на стул возле обломков стола.
— Я делаю патриотическое дело,— заявил он, обеими руками пытаясь поставить челюсть на место.
— Рейнхарт незаменим в подобных ситуациях,— сказал Фарли.— Надо будет выслать к ним Рейнхарта.
В шатре Рейнхарта не было; он вышел пройтись по полю.
— Идите туда, Дженсен,— сказал Алфьери.— Вы у нас единственный проповедник. Идите туда и проповедуйте, пока мы вас не скормили толпе.
— Безумие,— с горечью сказал Фарли.— Безумие, куда ни посмотришь.
Он вышел на эстраду и осторожно приблизился к микрофонам, отчаянно улыбаясь в пустоту.
— Дорогие друзья!—крикнул он.— Возлюбленные! Надо опомниться!
Рейнхарт брезгливо пробирался сквозь красный снег. Он шел по краю поля, разглядывая вопящих людей, скопившихся в нижних рядах. Иногда он помахивал им рукой.
Дама в зеленой косынке перегнулась через барьер и попыталась хлестнуть его связкой домашних сосисок.
— Вот один! — завопила она.
Мужчина с сигарой во рту прыгал на перевернутых сиденьях, размахивая желтым носовым платком.
Рейнхарт решил вернуться в шатер. Он по-военному сделал поворот кругом и пошел назад.
Мимо пробежали два охранника, преследуя человека в белой простыне.
— Друзья мои,— говорил Фарли.— Мы сейчас не делаем чести нашему делу, нашей вере и флагу. Это необходимо прекратить.
В воздух взвился человек, на руке которого была повязка со свастикой, и шлепнулся у ног Рейнхарта.
— Мои очки! — сказал человек в повязке со свастикой.— Я разбил очки.
Рейнхарт обошел его.
В середине поля бородатые люди в полевой армейской форме гонялись за неграми, которые должны были по сигналу зажечь кресты.
— Взываю к вам нутром Христовым,— ревел Фарли,— сочтите, что вы ошиблись!
— — ответили мегафоны.— Хватай этих еврейских битников-коммунистов!
— Кнутом белых! В петлю черномазых!
В обоих концах поля два почетных караула в форме собрались под флагштоками, намереваясь защищать свои окруженные розами святыни с помощью знамен и декоративных мушкетов.
По ступенькам одного из верхних ярусов сбегал человек в розовой спортивной рубашке, размахивая боевым знаменем конфедератов и вопя во всю глотку:
— Черномазые! Черномазые!
— «О, если ты спокоен, не растерян...—декламировал Фарли, закрыв глаза и поглаживая .микрофон,— когда теряют головы вокруг... И если ты своей владеешь страстью, а не тобою властвует она...»
— Хватай их! — ревели мегафоны.— Хватай их всех!
С верхних ярусов, мягко планируя, летели куски горящей бумаги. Рейнхарт подошел к краю эстрады и одобрительно посмотрел на Фарли.
— «...И будешь тверд в удаче и в несчастье,— продолжал Фарли,— которым в сущности цена одна!»[17]
Он увидел Рейнхарта и нырнул под микрофоны.
— Ради бога, приятель, помоги нам! Это же твоя обязанность! В шатре выкрикивали имя Рейнхарта.
— Давайте его сюда!
Рейнхарт подошел к пандусу, ведущему на эстраду, и начал подниматься. Но по дороге он остановился и посмотрел по сторонам. Все приняло багровый оттенок.
Он выпрямился и поднялся на эстраду.
Рейнхарт подошел к пюпитру, отрывисто поклонился публике и, повернувшись, встретил взгляд испуганных глаз первого кларнета.
— Поспокойнее,— сказал он первому кларнету.— Я там был. Ничего страшного.
Огни надвигались на него, покрывая испариной онемевшее тело.
— Зачем столько огней? — спросил Рейнхарт.— К чему эти микрофоны?
Он не был готов дирижировать.
Рейни бессильно привалился к дверце грузовичка С. Б. Протуэйта; С. Б. сосредоточенно наводил бинокль на въездные ворота. Внезапно он отнял бинокль от глаз и довольно усмехнулся.
Охранник с радиотелефоном поднес аппарат к уху и направился вдоль стены к воротам. Он махнул рукой охраннику у соседнего входа, и тот пошел ему навстречу.
— Я хочу заявить здесь и сейчас,— сказал старик,— что я отвергаю религию, потому что я верю не в духов, а в человечество.
Рейни поглядел на него и вскочил на подножку.
— Я еду с вами, мистер. Вы должны взять меня. Старик нахмурился.
— А, черт! Вы говорите, что ваше место тут. Может, так оно и есть.
Рейни опустился на сиденье. Его ноги были зажаты между дверцей, кучей посуды и большой вазой.
— Поосторожней,— сказал ему старик.— Возле вашей ноги прах Мэвис Сешенс Протуэйт.
— А! — сказал Рейни.
— Я — С. Б. Протуэйт. Рад познакомиться с вами,
— Морган Рейни,— сказал Морган Рейни.
Старик включил зажигание, и они увидели, как позади них вспыхнули фары полицейской машины. Лучи ее фар выхватили из темноты кучку молодых негров, которые несли с пустыря длинные узкие свертки оберточной бумаги. Рейни оглянулся и увидел, что через шоссе со стороны темных домов идут еще группы негров. В одном месте они остановили движение, пересекая шоссе густой толпой. Некоторые несли бейсбольные биты.
С. Б. Протуэйт увидел их и облизнул губы.
— Ого! — сказал он весело.— Поглядите-ка! Вон туда! Охранники раздвигали створки въездных ворот.
— Ух ты! — сказал С. Б. Протуэйт.— Поглядите-ка на этих негров!
Он медленно повел грузовичок через пустырь. Ворота были открыты, и охранники стояли перед ними в явной нерешительности, переводя взгляд с поля на шоссе. Руки они держали на кобурах. Со стоянки выехали два полицейских мотоцикла с колясками и пронеслись мимо них внутрь стадиона. Машина для оркестра не показывалась.
С. Б. Протуэйт выехал на асфальт медленно, но с каждой секундой набирая скорость. Он вел машину к воротам под углом примерно в шестьдесят градусов.
Из ворот выбежали оркестранты в синей форме и стремглав кинулись к своим машинам. Из-за стадиона вылетел еще один мотоцикл и тоже въехал на поле. Рейни не мог разобрать, что там происходит.
Сирена стоявшей позади них полицейской машины взревела. Охранники у ворот увидели
