– «Гибрис», нам нужны пробы, – сказала Шален. На экранах появилось изображение шаттл- палубы.
Видоискатель камеры сосредоточился на участке отполированного пола. На полу виднелись тусклые следы, а от них тянулись черные волокна, похожие на высохшую ржавчину. Камера отодвинулась и показала маленький дрон с дистанционным управлением, зависший в десяти сантиметрах над полом. Дрон представлял собой хромированный цилиндр размером не больше человеческого предплечья, снабженный несколькими парными манипуляторами. В одном из них, напоминавшем крабью клешню, дрон держал бутылочку для сбора проб. Как только он поравнялся со следами, расправился другой манипулятор. Над одним из отпечатков манипулятор сложился, появился дымок. Только на фоне этого дыма стал виден желтый луч лазера. Дрон аккуратно вырезал две полоски напольного покрытия, поднял их и бросил в бутылочку.
– Мне придется спуститься к изолятору, – сообщила Шален. – У меня уйма работы. Вся обшивка этого корабля изготовлена из керамаля.
Долгую секунду женщина ждала, что он ей что-нибудь скажет. Ян молчал.
Вернувшись в свою каюту, Кормак включил дисплей, получил изображение из изолятора и увидел, что дракониды снова трапезничают. «Они ли это?» – подумал он. Как-то все это мало походило на дракона. Нет, разумеется, возможно было все, но зачем? Зачем дракону потребовалось убивать жителей Самарканда? Но может быть, вопрос следовало ставить иначе: зачем он уничтожил самаркандский рансибль? Ян покачал головой. Пока было собрано слишком мало сведений для построения гипотез.
– «Гибрис», есть какие-нибудь успехи с сохранившейся памятью рансибля?
ИР отозвался быстро и безапелляционно:
– В данный момент у меня нет возможности им заняться.
– Мицелий?
– Две трети моей мощности занято его расшифровкой и разработкой противоядия.
– Ладно. Можешь связать меня с ней напрямую?
– Да.
– «… выбрасывайте архетипы но сохраняйте идеи вода в ванне ребенок проклятье не обладаю голодный крот повелитель боли повелитель боли где же предел? Окалина вздымалась к зеленым гниющим плодам…»
Прикоснувшись кончиком пальца к полоске регулировки, Кормак отключил звук. Буферы рансибля были разрушены наномицелием. И снова включил звук.
– «… голодный голодный едок зеленая зеленая трава зеленая упал в дождливый день кровоточат рвутся люди ящерицы Янус…»
– Люди-ящерицы?
– Кто разрушил буферы рансибля?
– «… пять ушли улетают на невидимых крыльях гниющие плоды черные репьи шипы персик…»
Кормак отключил звук. На мгновение ему показалось, что он за что-то ухватился, но разве ИР рансибля мог знать, кто заразил буферы мицелием? Вряд ли. Если бы ИР об этом знал, он бы передал больше информации до момента катастрофы и мгновенно отключил бы рансибль. Фримен застрял бы где-то посреди необъятных просторов космоса, но это было бы лучше, чем если бы он вызвал гибель десяти тысяч человек.
– «Гибрис», покажи мне мицелий на шаттл-палубе.
Изображение на экране сменилось. ИР помалкивал – возможно, Кормак ему надоел. А он уставился на экран. Даже при том, что часть палубы была не видна, форма следов не оставляла сомнений. Отпечатки были длинными, вывернутыми наружу, задний палец отпечатался отдельно. Это явно были не следы человека, а следы дра-конидов, но можно ли было считать это неопровержимой уликой? Любой, кто побывал на поверхности планеты, мог занести на корабль частицы мицелия. Дракониды пробыли там дольше, следовательно, скорее всего, мицелий занесли они.
– «Гибрис», дракониды занесли мицелий на борт.
– Уже знаю.
Кормак забарабанил кончиками пальцев по крышке стола.
Что теперь?
Он мог попытаться еще раз побеседовать с драконидами, но последняя попытка общения с ними исчерпала пределы его терпения. Ян был уверен, что они способны говорить с ним тем или иным способом, но один из них просто сидел себе и ухмылялся, а второй таращился на устройство выдачи еды. Вероятно, следовало общаться с глазу на глаз, а не жестами через обзорное окно и словами через интерком.
– Проклятье!
Он встал и отправился к изолятору.
Выйдя из кабины лифта, Кормак увидел, что у обзорного окна изолятора стоит Мейка. Ее поза выдавала глубокую задумчивость: она поддерживала одной рукой подбородок, а другой – локоть этой руки. Яну она показалась более взрослой. А может быть, он сейчас смотрел на нее иначе? Сколько же ей лет – от восемнадцати до трехсот… За последние четыре столетия стало совершенно невозможно судить о возрасте по внешности человека.
Ян направился к ней, биолог заметила его приближение, когда он был уже в двух шагах от нее.
– А, Ян Кормак.
– Вас что-то беспокоит?
