пошел на ферму, — дело сделано, бутылка бензина никогда не лишняя, в хозяйстве пригодится.

И тут, едва он прошел каких-то сто метров, вдруг услышал негромкие, приглушенные голоса. От неожиданности он присел, вытянул шею, напрягся весь. Кто-то шел переулком между огородами, он явственно слышал шаги. Тетеркин подождал немного — шаги направлялись в его сторону. Ему бы тихонько перелезть через прясло и залечь в огороде, а он так перепугался от встречи с людьми, так перетрусил, затрясся, как заяц, услышавший голос гончей, что, не соображая ничего, кинулся бежать в сторону увала, подальше от села. Видимо, те, кто шел, услышали топот, закричали: «Стой! Кто такой?», но он бежал что есть мочи, прижав бутылку к груди. Приостановившись на миг, понял, что за ним тоже бегут, и вновь припустил, надеясь исчезнуть, раствориться в темноте. Он запыхался, поднимаясь на увал, и так задохся, что ничего уже не слышал, кроме собственного сердца, которое колотилось не в груди, а где-то в ушах. Но вот и изгородь. Он дотянулся до кола, полез через жерди, но тут его схватили за штаны, за пиджак, стянули обратно. Он обернулся — перед ним два парня из «Комсомольского прожектора».

Один из парней, тот, что повыше, снял с Тетеркина шапку, вгляделся в лицо.

— Куда так спешил, товарищ Тетеркин? — спросил он насмешливо, голосом, еще не успокоившимся от быстрого бега.

Тетеркин стоял, привалившись спиной к изгороди, хватал воздух ртом, никак не мог отдышаться. Мозг его лихорадочно работал, мысли прыгали, кружились, сменяли одна другую, но там, где-то внутри мозга, торчало, как кол, не уходило никуда одно, тревожное: «Попался! Теперь суд... Тюрьма...»

— Чего молчишь? Говорить разучился? — уже со строгостью спросил высокий.

— Не... не разучился, — с трудом, с отдышкой проговорил Тетеркин. — Напугался шибко... напугался, товарищи.

— Кого же ты напугался?

— Думал, чужой кто... воры либо бандиты. Вот и напугался.

Парни засмеялись. Особенно раскатисто захохотал маленький, даже скорчился от смеха.

— Ну и врать ты, дядя... А куда шел?

— Домой шел... Не успел поужинать, думаю, схожу, пока спокойно, возьму хоть хлебца да молочка.

— А чего же ты свой проулок прошел?

— Заблудился, видно... Темно ведь.

Парни отступили на шаг от Тетеркина, повернулись к нему спиной, посовещались полушепотом, и высокий сказал весело, подавая Тетеркину шапку:

— Пойдем в правление, там разберемся чей ты и откуда.

Всю дорогу Тетеркин мучился в мыслях, не знал, как выпутаться из создавшегося положения, не раз просил парней отпустить его на ферму — там скот без надзора, но парни оставались непреклонны, отвечали: «Двигай, дядя. Разберемся и отпустим».

Только войдя в сторожку и увидев дядю Павла, бывшего горючевоза, ныне заменившего на пожарке Архипа Сараскина, Тетеркин к ужасу своему обнаружил, что держит в руках бутылку с бензином. Когда его поймали, он так растерялся, что совсем забыл о ней. Бутылку следовало сразу же выбросить, как только побежал от парней, а он бежал с ней, с этой неопровержимой уликой. Стрельнув воровато глазами, Тетеркин прижался к печке и сунул бутылку за нее. Но его не очень ловкое движение не укрылось от парней, маленький оттер Никанора Павловича от печки, вытащил бутылку, освободил от газеты.

— А это что? — спросил он.

Тетеркин задрожал, его забил озноб. Он сел на табуретку, сжался, обхватил руками колени. Парни открыли бутылку, понюхали, маленький даже лизнул языком горлышко.

— Бензин, — заключил он. — Откуда бензин? Для какой цели?

— Какой бензин? — забормотал, словно пьяный, Тетеркин. — Не знаю никакого бензина... Не видал. Что вы пристали? На кой ляд мне ваш бензин...

Парни посмотрели друг на друга, и высокий сказал дяде Павлу, спокойно наблюдавшему всю эту картину:

— Открой, пожалуйста, кладовку. Пусть побудет тут до утра, утром отведем в контору.

Дядя Павел встал, открыл кладовку, где хранился овес для лошадей, парни взяли под руки совсем обессилевшего Тетеркина, втолкнули в кладовку и заперли на замок. Потом высокий ушел, маленький остался с дядей Павлом.

Утром, как только в конторе появился Уфимцев, к нему вошел взволнованный Попов. В кабинете никого из посторонних не было, и он, подсев к столу, сказал торопливо, позабыв поздороваться:

— Ночью комсомольцы сторожей проверяли, Тетеркина поймали на Кривом увале. С собой нес бутылку бензина.

Уфимцев поднял голову:

— Ну и что?

— Спрашивали, куда ходил, — плетет разную чепуху. Врет, путается.

— С бензином, говоришь?

— Да, бутылка бензина.

— А где его поймали?

— За огородами. Недалеко от мастерской.

Уфимцев подумал о чем-то, побарабанил пальцами по столу.

— Где он сейчас?

— У меня сидит, ребята привели... Они его на ночь в кладовку на пожарке запирали.

— Как — запирали? — отшатнулся Уфимцев. — Арестовали, что ли?

— Я уж их ругал, Георгий Арсентьевич, — вскочил Попов.

Уфимцев опять побарабанил пальцами по столу.

— Где Векшин?

— Векшин у себя.

— Скажи ему, пусть зайдет. И веди Тетеркина... А парней вздуй как следует за нарушение законности. Куда бы он, ваш Тетеркин, к черту делся!

Всю ночь Тетеркин не спал, сидел на мешках с овсом, слушал, как похрапывал дядя Павел, как выходил поить лошадей, задавать им корму. И думал о том, что теперь уж он наверняка пропал, не вырваться ему из рук Уфимцева, передаст тот его прокурору, а от того дорога одна — в тюрьму.

К утру, когда в кладовке стало светлеть, он немножко успокоился, показались напрасными его страхи: ведь никто не застал его на месте преступления. Мало ли куда ходил ночью, может, краля на стороне завелась, — кому какое дело? А бензин?.. И тут можно что-то придумать, можно как-то извернуться. Пусть поругают за уход с поста, за нарушение дисциплины, пусть даже снимут с работы — подумаешь, какая беда!

И когда его привели к Попову, он долго и деланно возмущался незаконным арестом, грозился жаловаться, передать дело в суд.

Вскоре в комнате появился Векшин. Увидев Тетеркина в конторе в такое неурочное для него время, причем в соседстве с Поповым и двумя комсомольцами, увидев бутылку с бензином на столе, он перепугался, подумав: не уговорила ли его Паруня поджечь сруб председателя. Вот дурак: неужели он решился на такое? Теперь и ему, Векшину, несдобровать. Лишь после, из препирательств Тетеркина с парнями, он понял — ничего страшного не произошло, Тетеркин попался в самом начале задуманного им предприятия.

Вскоре Попов позвал их к Уфимцеву. Векшин, войдя в кабинет, сел поближе к Уфимцеву, давая понять, что он тут лицо объективное, независимое.

— Так что же случилось, Никанор Павлович? — спросил Уфимцев, приглядываясь к Тетеркину, ставшему у двери. — Почему ты оказался не на ферме? Да ты подходи поближе, не стесняйся.

Тетеркин сделал два-три шага и опять остановился. Он без шапки, шапку, как проситель, прижимал к груди, но вид у него был совсем не просительский.