волнение, он бросил вожжи, повернулся к мужику, сдвинул кепку на затылок.

— Погоди... Кстати, как тебя зовут?

— Путенихин. Гордей Иванович Путенихин.

— Фу, черт! — выругался Уфимцев. — И верно, Путенихин, вспомнил теперь. — Он вылез из ходка, подошел к мужикам, натужно улыбаясь, еще не веря себе. — Если я правильно понял, Гордей Иванович, вы не прочь вернуться в колхоз?

— Правильно понял, Егор Арсентьевич, правильно! — вскричал Путенихин, радуясь тому, как просто все получилось, без лишней трепотни. — Раз твердая оплата будет, какой может быть вопрос? К себе в колхоз пойдем, нам в чужие края не с руки, не те годы... Примете, чай, не откажете?

Теперь пришла очередь радоваться Уфимцеву: вот и люди для обозного цеха! Да еще какие люди: прежние довоенные мастера. «Рыба ищет где глубже», — вспомнились ему слова Путенихина. «Вот бы сейчас сюда Пастухова, — подумалось ему, — ткнул бы носом, как кошку в мокрое место... Материальная заинтересованность, товарищ Пастухов, это прописная истина. Вот она, на примере этих мужиков. Ты крестьянину обеспечь условия жизни, он тебе гору свернет. И из деревни тогда его не выгонишь».

— Примем, конечно, — ответил он Путенихину, увидев, что мужики ждут его решения. — А как быть с лесничеством?

— А что нам лесничество? — недовольно крутнул головой бородач Кобельков. — Мы с ним не венчанные. Как сошлись, так и разойдемся... Да по правде сказать, надоело в бараках жить. В свои дома охота.

— Сколько же семей думает вернуться?

— Да десяток-то наберется, а то и поболе, — ответил Путенихин. — Как вот договоримся о работе и о прочем... А работать мы можем, не смотри, что седеть начали, силешка еще есть.

— Верю, что можете, и умеете... А молодежь как? — поинтересовался Уфимцев. — Молодежь пойдет в колхоз или в лесничестве останется?

— Молодежь — как хотит, — ответил Кобельков. — А мы — домой, на отцовские поселения.

— Ну что ж, — сказал Уфимцев, — тогда давайте знакомиться, раз решили породниться.

Он пожал руку Путенихину, потом бородачу Кобелькову, назвавшему себя Семеном Николаевичем, наконец, младшему из мужиков — Зотову Петру.

— А теперь прошу всех на бригадный двор для окончательного разговора.

Когда мужики завернули своих лошадей, Уфимцев, уже сидя в ходке, крикнул бородачу Кобелькову:

— Семен Николаевич, а помнишь, как ты меня честил? Как стращал, мол, не подходи к моему дому, а то ненароком задавит?

Кобельков помотал в смущении головой, словно бы удивлялся тому, какой он был тогда дурак, и сказал Уфимцеву:

— Ладно, Егор Арсентьевич, ладно тебе. Кто старое помянет... Давай по-новому будем жить. А за старое — прости, пожалуйста, сними грех с души.

И он, сняв шапку, низко поклонился изумленному председателю колхоза.

Домой он вернулся на второй день к вечеру. И здесь его ждала еще одна приятная новость: приезд на постоянную работу в колхоз зоотехника Первушина. Олега Первушина Уфимцев знал по работе в управлении. Женат был Первушин на большеполянской Верочке Колывановой, и она давно звала мужа переехать в Большие Поляны, где у нее жили отец с матерью. Уфимцев помогал в этом Вере, как мог, ему хотелось заполучить Первушина, да тот и сам не особенно возражал, до не давал согласия Пастухов, не отпускал из аппарата управления.

На следующее утро Первушин зашел в кабинет Уфимцева и, приложив ладонь к шляпе, шутливо представился:

— Товарищ председатель колхоза, зоотехник Первушин прибыл в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы.

Уфимцев вышел из-за стола, крикнул, смеясь:

— Вольно, большеполянский зять!

Они радостно потискали, похлопали друг друга и, пройдя в обнимку по кабинету, уселись за стол.

— Как тебе удалось вырваться? — спросил Уфимцев, когда радость от встречи немного улеглась.

— Акимов помог. Пришлось сходить к нему. Он позвонил Пастухову и предложил оформить перевод.

— Ну, а тот что?

— И-и, было шуму! Кричал: носитесь вы с этим Уфимцевым, как поп с кадилом. Может, и меня к нему в гувернантки определите?.. Все управление два дня в кулаки прыскало.

— Это хорошо, что ты приехал. Вот как нам нужен зоотехник! Фермы закреплены за Векшиным, моим заместителем, а он... — и Уфимцев безнадежно махнул рукой.

— Не тянет? — полюбопытствовал Первушин.

— Что не тянет, это полбеды. Не тем занимается, чем надо... Поживешь, увидишь... А у меня большие надежды связаны с животноводством. Ты посмотри, в каких условиях находится наш колхоз, — Уфимцев остановился у окна, присел на подоконник, — всюду леса, в них прекрасные выпасы, сенокосы, естественные водопои, — одним словом, такое раздолье, будто оно нарочно создано для развития животноводства.

Он помолчал немного, потом смущенно посмеялся:

— Только не удивляйся моему высокому «штилю», когда я говорю о будущем колхоза... Ты должен знать, о чем я думаю. Вместе придется работать.

— Я и не удивляюсь... Мне и самому хочется взяться за настоящее дело, осточертело писать в конторе бумажки.

— Ну, спасибо тогда. — Уфимцев пересел на стул. — Признаюсь, я уже ставил вопрос перед управлением о переводе колхоза с зернового направления на мясо-молочное, но получил отказ: давай зерно! Я понимаю, зерно — основа сельского хозяйства, зерна нет — и хозяйства нет, мы и дальше будем хлеб сеять и добиваться хороших урожаев на наших полосках, разбросанных по лесам, но надо, чтобы посевы наши в основном служили животноводству, его высокой продуктивности... Обидно, конечно, что не понимают в нашем управлении, и прежде всего Пастухов, что это надо, обязательно надо, если мы хотим всерьез, не на словах, а на деле, заниматься специализацией хозяйств. Мы кое-что уже начали делать, — продолжал Уфимцев. — Прежде всего с кормами: создали полуторагодовой запас сена, заложили в достатке силоса. К сожалению, зернофуража мало. Как ни бился, как ни боролся, пришлось сдать... Клевера поднялись не плохо, под покров сеяли, луга начали улучшать!.. Произвели выбраковку коров, пусть и попало мне за это, ну да это не так важно, главное — дело сделали...

— Племенной скот следует приобретать: хряков, бычков, телочек, — вставил Первушин.

— Очень даже следует. Деньги у нас на это найдутся, правда, немного на первых порах, но... начинать закупать скот надо... И еще такая мечта: с будущего года начинаем строить коровник на четыреста голов — современный, с механизмами, город обещал помочь. Организуем свой кирпичный заводик — глина рядом, а бревна на доски зимой заготовим, пошлем бригадку в лес...

— А как с помещением для свиней?

— Свиноферма у нас в Шалашах, помещение прекрасное, сам увидишь, сейчас там кормокухню достраивают... И люди на ферме подобрались хорошие, думаю, дело пойдет, свинина будет. — Он не стал рассказывать о позавчерашней встрече с бывшими шалашовцами. — Вот движок там надо поскорее поставить, не забыть оказать механику, чтобы завез дизелек, пусть им электричество светит, а то сидят с керосиновыми лампами... И лесопильную раму следует восстановить, коль пришла пора строиться, начинать менять облик колхоза... Ну, как тебе мои планы? По душе или нет?

— По душе, Георгий Арсентьевич. А работать я люблю.

— Значит, по рукам?

— По рукам!