Холден захлопнул дверь, прислонился к стене и закрыл глаза, пытаясь восстановить в памяти события последних дней.

Пытки. На теле еще были свежи их следы. Больше всего болели мышцы живота от побоев, а кожа приобрела синюшный цвет.

Он заметил небольшую дверь в противоположной стене комнаты и направился к ней. Нащупав за дверью выключатель, щелкнул им.

Ванная. Дэвид поднял крышку унитаза, бросил в него окурок и спустил воду. Подошел к зеркалу, потер ладонью отросшую щетину и решил побриться обнаруженным здесь же одноразовым станочком. Потом почистил зубы новенькой зубной щеткой и улыбнулся. Жизнь потихоньку становилась не такой уж бессмысленной, как он думал вначале.

Рядом с ванной висели большие свежие полотенца, на полочках стояли пластиковые бутылки с шампунем и красочные упаковки с мылом. Холден набрал полную ванную теплой воды и с удовольствием полежал в ней, с содроганием вспомнив о холодной купели с кусками льда, в которую его окунали не так давно.

Когда он вытащил из ванной пробку и стал вытираться, то понял, что что-то не так. Что привлекло его внимание? Он задумчиво посмотрел на засасываемую в сливное отверстие ванной воду. Она закручивалась совсем не в ту сторону, как обычно. Значит, он находится ниже экватора, где-то в южном полушарии…

Серилья был уверен, что его телефоны прослушиваются, поэтому решил воспользоваться одним из таксофонов в фойе здания Гувера. Водитель ждал, чтобы отвезти его в Белый дом, где в Овальном кабинете директора ФБР ожидала нелицеприятная беседа с Романом Маковски. У Серильи еще оставался в распоряжении свой старый кабинет и несколько помощников, но в доступе к материалам ФБР, компьютерам и личному составу ему уже было отказано.

– Подожди меня в машине, – бросил он помощнику, тот кивнул и отошел от телефона, но Серилья заметил, что он оглядывается через плечо. Конечно, этот уже работает на Маковски.

Он снял трубку, набрал номер и бросил в аппарат несколько монеток.

– Миссис Пэрриш, ваш муж дома?

– Извините, кто говорит?

– Я звоню по очень срочному делу. Пожалуйста, пусть он возьмет трубку как можно быстрее!

Если люди Маковски узнают о Пэррише, то несдобровать им обоим.

– Кто говорит? – раздался в трубке мужской голос.

– Неважно. Передайте своим друзьям номер телефона и адрес, которые я вам сейчас продиктую. Ручка есть?

– Одну секунду. А кто вы?

– Слушайте внимательно.

Он разборчиво продиктовал адрес и номер, поглядывая на оторванный листок календаря, где они были записаны.

– Да кто говорит, в самом деле? – опять спросил Лем, после того как Серилья убедился, что все записано правильно.

Ничего не ответив, Рудольф повесил трубку, вытащил зажигалку и поджег листок календаря. Он держал его до последнего мгновения, пока на мраморный пол не упал кусочек пепла. От черного «Кадиллака» на него пристально смотрели сквозь стеклянную стену водитель и помощник.

Но Серилье уже было все равно.

– Я очень рад, мистер Серилья, что вы пришли.

Он ничего не ответил.

Роман Маковски откашлялся.

– Я не хочу доставлять вам неприятности, и, несмотря на ваши преступные действия – иначе я их не могу назвать, – положение еще можно спасти, если вы нам поможете. Вы соглашаетесь сотрудничать с нами, я сейчас же включаю магнитофон, и вы нам рассказываете все, что знаете об этих ненормальных экстремистах, которые называют себя «Патриотами». Вы готовы начать?

– Нет, мистер Маковски.

Тот странно посмотрел на него.

– Вы даже отказываетесь называть меня, как того требует протокол?

– Я мог бы назвать вас разными именами, как вы того заслуживаете, но не стану делать этого из-за уважения к посту, который вы занимаете волей слепого случая. Президент еще жив. Для меня не является достойным поступком с вашей стороны то, что вы пытаетесь разогнать старую администрацию при живом президенте.

– Серилья, не надо обманывать себя – он не выживет, и мы оба знаем это. А если и останется жить, то превратится в беспомощное существо, в растение. Он получил такие серьезные увечья, когда «Харриер» упал, что врачи не могут даже понять, как ему удалось дожить до сих пор. А мне ваше упрямство уже надоело.

Серилья поднялся с кресла.

– А мне надоели вы. Вы можете до посинения заставлять меня подать в отставку, но пока жив тот человек, за чьим столом вы сидите, черта с два вам это удастся. Вы хотите превратить мою страну в то, чем она не хочет становиться. Вы можете придумывать сколько угодно законов и проводить их через угодный вам Конгресс, но никогда вам не удастся сломить волю американского народа к свободе и поставить его на колени.

Он повернулся и твердым шагом направился к выходу из Овального кабинета. За спиной раздались слова Маковски:

– Значит, пришел конец твоей карьере, идиот.

Серилья взялся за ручку и на мгновение оглянулся.

– Я тебя еще не отпускал! – рявкнул новоиспеченный президент. – Назад!

Серилья засмеялся, вышел и хлопнул дверью.

Дэвид медленно спускался по лестнице, с усилием передвигая ноги в туфлях, которые, однако, были легкими и, видимо, дорогими. Одежда тоже оказалась удобной и выглядела недешевой.

Таким же был и дом, в который он попал. Вдоль коридора и лестницы тянулась толстая и мягкая ковровая дорожка, расшитая восточными узорами, а на лестничной площадке лежал такой же ковер ручной работы. В углу стояла высокая ваза тончайшего фарфора с цветами. Огромная люстра, свисающая с потолка в холле, в который выходил коридор, была явно из натурального хрусталя.

Он преодолел еще несколько ступенек и остановился, чтобы немного передохнуть.

– Холден! Вы меня удивляете. Я и не думал, что вы сможете подняться сегодня…

Дэвид повернулся в ту сторону, откуда неожиданно послышался голос, говорящий по-английски с небольшим испанским акцентом, словно в каком-нибудь старом кинофильме. Его владелец оказался невысоким худым человеком, чуть толще сигары, которая торчала изо рта незнакомца.

Он вышел из дверей комнаты, похожей на библиотеку, и быстро приблизился к Холдену, не переставая улыбаться.

– Отлично! Обопритесь на меня. Вас еще шатает.

– Живот очень болит, – выговорил Холден. И это было правдой.

– Понимаю, понимаю, – закивал тот. – После всего, что вам довелось пережить, вы должны благодарить только свою железную волю и физическую выносливость за то, что оклемались так быстро. – Он вынул сигару изо рта. – Позвольте представиться, я – Хуан Эмилиано Ортега де Васкес. Можете называть меня любым из этих имен.

И он усмехнулся.

– Где я? – пристально взглянул на него Дэвид. – И что это все значит, черт побери?

– Давайте удалимся в библиотеку, я угощу вас кофе, и мы обо всем поговорим, – ворковал Ортега, поддерживая его под руку. – Я хочу, чтобы вам понравилось пребывание у нас.

– Не надо тратить зря время…

– Por favor[2]! – перебил его тот. – Выслушайте меня, сеньор.

Холден чувствовал себя чересчур уставшим, чтобы продолжать спор.