Он снова упал со стула и скорчился на холодном полу. Ток продолжал бить.

Темнота.

Вода.

На этот раз он не закрывал рот, надеясь умереть. Чернота.

Боль в воспаленном горле, от которой он очнулся, и его опять вырвало.

Стул.

Провода.

Больше он боли не ощущал…

Дэвид лежал на бетоне и не хотел открывать глаза.

– Холден, что же ты молчишь? Неужели ничего не хочешь мне сказать? Язык откусил?

Если он умрет, то не сможет отомстить Борзому.

Его подняли, отцепили провода, и перед тем, как голову погрузили в чан с водой, он успел глубоко вдохнуть…

Он смотрел в окно, как к зданию подъезжает «Мерседес».

«Мерседес» остановился.

Из здания вышел Косяк, подошел к машине и заговорил с человеком, выбравшимся из-за руля.

Вот они вошли внутрь, и Борзой повернулся в сторону двери, выходящей в коридор, скользнув взглядом по стоящему рядом столику. На нем лежали сигареты, зажигалка, пепельница и наплечная кобура, снятая с Холдена. Кобура была снабжена двумя карманчиками для запасных обойм и ножнами с не совсем обычным ножом.

Распахнулась дверь, и в комнату шагнул Инносентио Эрнандес.

– Дмитрий! Рад тебя видеть.

– И я рад тебя видеть, Инносентио, – кивнул Борзой.

Лицо стоящего рядом Косяка выразило удивление – наверное, из-за того, что Инносентио назвал Борзого по имени, которое тот слышал в первый раз.

– Вам что-нибудь нужно, мистер Джонсон? – обратился он к нему.

– Нет, Косяк, спасибо. Ты ничего не хочешь, Инносентио?

– Пива не найдется?

– Конечно, найдется.

Косяк улыбнулся и вышел из комнаты. Эрнандес пересек ее в три шага и уселся на диванчике напротив Борзого. Это был крупный человек более шести футов роста, весом фунтов двести пятьдесят, темноволосый, гладко выбритый, с улыбающимися глазами. Борзому он всегда казался огромным ребенком.

Вернулся Косяк, он принес бутылку пива, которое протянул Инносентио, и тихо вышел из комнаты.

– Как тут наш гость? – спросил тот добродушным тоном, откупоривая бутылку.

– Живой. Я обещал только это.

– Ты должен думать сначала о деле, а потом уже об удовольствии, – засмеялся Эрнандес.

– Да, удовольствие было огромное, – усмехнулся Борзой. – Жалко только, что мало.

Его собеседник пожал плечами.

– Какой с него будет толк, если мы его покалечим и у него отобьет память? Надеюсь, ты не переусердствовал?

– Нет, к сожалению…

– Да ладно, хватит тебе. Теперь он будет посговорчивее.

– Надеюсь. Я несколько раз даже прекращал э-э-э… процедуры, потому что боялся, что он умрет. Цени мое великодушие.

– Ценю, – Инносентио отхлебнул из бутылки и поставил ее на пол рядом со своими кроссовками неправдоподобно большого размера. – Мне сказали, что мы должны любым способом заставить его выступить и заклеймить правительство США. Это, с одной стороны, внесет смятение в ряды «Патриотов», а с другой, вызовет резкие меры к ним со стороны правительства. Вот повезло этому кретину Маковски, правда? Так легко прийти к власти…

Борзой просто кивнул, не имея желания разговаривать на эту тему.

– А где он?

– Холден? В гараже. Отдыхает. Ты хочешь перегрузить его в багажник?

– Да. Как ты думаешь, инъекция его не прикончит? Не хочу, чтобы он очнулся по дороге.

Борзой задумался.

– Думаю, выдержит. Что ты собираешься ему вколоть? Пентатол?

– Да, – кивнул Эрнандес. – А что это на столе?

– Его вещи, – сказал Борзой, взглянув на кобуру.

Инносентио встал и подошел к столику.

– Можно?

– Конечно.

Эрнандес поднял кобуру.

– Для «Беретты»?

– Да.

Он вынул из ножен нож и восхищенно присвистнул.

– Ух ты, вот это оружие. «Защитник», – прочитал он надпись на лезвии. – Ручная работа?

– Наверное.

Инносентио взмахнул, им и клинок со свистом рассек воздух.

– Отличный нож, – вздохнул он. – Уж я-то в них разбираюсь. Esta bien [1]. Продай, Дмитрий. И нож, и кобуру. Я ведь тоже иногда ношу «Беретту».

Борзой сам хотел оставить эти трофеи себе, чтобы они напоминали ему о том, что когда-то принадлежали одному из главных врагов, с которым он справился, – Дэвиду Холдену, но Инносентио был старым товарищем, в чьих услугах он еще нуждался.

– Ладно, пусть это будет моим подарком тебе, Эрнандес. Пусть нож послужит тебе в боях с капиталистами, и я буду доволен этим.

– Ты настоящий друг, Дмитрий! – воскликнул Инносентио, вгоняя нож в ножны.

– Только пообещай, что глаз не будешь спускать с Холдена, – сказал Борзой.

– Даю тебе честное слово, amigo! – засмеялся тот.

Дэвид очнулся.

Ему было тепло и приятно.

Он лежал в кровати и был укрыт легким одеялом. Комнату ярко освещал солнечный свет, проникающий сквозь прозрачные шторы.

Он приподнялся, чувствуя боль в затекших мышцах, и отбросил одеяло. Грудь, живот и пах покрывали синяки и кровоподтеки. Язык распух и еле ворочался во рту. Он произнес несколько слов, чтобы убедиться, что может разговаривать. Это получилось, но с трудом.

Он медленно опустил ноги на пол и потихоньку встал с постели. Живот свело судорогами, и он едва не упал на колени, но справился со спазмами и сумел выпрямиться, придерживаясь за кровать. Дэвид отдышался и обвел взглядом комнату.

На стуле висела одежда. Чистая и размер подходящий. На прикроватном столике – его «Ролекс». Он потянулся и надел часы на руку. Судя по календарику на циферблате, он выпал из жизни на целых четыре дня.

Пачка сигарет и зажигалка. Холден открыл непочатый «Винстон», закурил и закашлялся.

Затем мелкими шажками подошел к окну и выглянул в него. Внизу – залитый солнцем маленький садик с необычными яркими цветами. За ним – широкая лужайка с растущим по периметру густым, аккуратно подстриженным кустарником. Далее – высокий забор.

Дэвид повернулся и направился к двери, чувствуя легкое головокружение от сигаретного дыма. Повернул ручку – она, к удивлению, подалась, и дверь раскрылась. Он выглянул в коридор – недалеко от двери стоял стол, за которым никого не было, но на нем находилась ваза со свежесрезанным букетом.