Слышал даже их голоса, приказания и пр. Затем я слышал выстрелы и видел на снегу трупы расстрелянных. Ночь была полна кошмаров.

На следующий день, 2 февраля, к нам присоединился полк. Только когда я собственными глазами увидел Львова, Маклакова и всех своих, я понял, что накануне бредил. В час дня мы выступили, и снова я стал забываться. Мне всё время казалось, что справа и слева от нас движутся лавы красных и их пулемёты.

Вечером прибыли в Артировку, а на следующий день сделали огромный переход до селения Мокрое. Селение оказалось занятым другими частями. Мы набились в одну хату и заснули только поздней ночью. Стали подсчитывать свои потери. Исчезли полковник Кусов, штабс-ротмистр Чайка и Болдырев, а также много драгун. Про Болдырева известно, что он по льду перешёл в Румынию. Многие под Беляками потеряли свои вещи. Я дал смену белья Тускаеву.

Утром 4-го настроение было мрачное. Нам предстоял последний опасный переход, но зато приходилось переходить через полотно железной дороги, где, говорят, были сильные большевицкие части и ходили бронепоезда. Ходили зловещие слухи, что передовые обозы целиком уничтожены противником.

Постепенно выясняется, кто с нами отступает. Идут: 42-й Донской, Лабинский, 2-й Конный, 3-й Конный <полки>, Волчанский отряд и ещё из кавалерии всякая мелочь – партизаны и т.д. Из пехоты: Сводно- гвардейский, Белозёрский, Симферопольский офицерский и ещё другие <полки>. Кроме того, артиллерия почти без орудий и бесконечное количество команд разных бронепоездов, штабы Бредова и др., этапы и пр.

Переход через железную дорогу вовсе не оказался роковым для нас. Путь был взорван 42-м Донским, бронепоезд был нами обстрелян. Кавалерия прикрывала фланги, и все обозы благополучно прошли. Дальше начались горы. Мы с трудом перевалили <через> несколько хребтов и к вечеру прибыли в д. Красненькое. Это было 4 февраля.

5 февраля начались личные мои неудачи. Я всё время ехал с корнетом Вишневским. Соседство не из приятных, должен сознаться. Во-первых, он всё время дремлет, завёрнутый с головой в одеяло. Во-вторых, на нём столько вшей, что они не только сидят в его белье, но даже бегают снаружи по его полушубку. В какой-то деревне мой экипаж и экипаж Тускаева оторвались от остального обоза. Мы сейчас же заблудились и попали в густой лес. В скором времени увидели костры – это были 5-й и 6-й эскадроны, тоже отставшие от полка.

Во всякое другое время я бы оценил красоту картины. Огромные костры, вокруг них люди в бурках, разноцветных башлыках, в живописных позах греются и подбрасывают новые пучки соломы и хвороста. Старые огромные дубы тесно обступают полянку и полуразрушенный домик лесника. И иней, густо покрывающий их толстые корявые ветви, блестит и сверкает при свете огня. Что-то вроде этого есть в «Жизни за царя» [53], где поляки ходят взад и вперёд, звякая саблями и бердышами, в таком же густом и мрачном лесу. К довершению сходства появился и «Сусанин» в образе деревенского парня. Он увёл куда-то эскадроны, а мы снова отстали и всю ночь проблуждали в лесу.

Под утро снова очутились в той деревне, где были вечером, и проспали оставшиеся до рассвета два часа на краю в тесной лачужке. Утром проехали через Алексеевку, где ночевал полк; здесь Тускаев уехал вечером и оставил меня одного. Вокруг меня начали группироваться оставшиеся повозки – офицерские вещи, патроны, часть околотка и т.д. За деревней попали в огромную балку. Сломались все четыре рессоры; стояли часами затёртые, как во льдах, среди тысяч повозок чужих обозов. К счастью, яркое солнце немного веселило душу и придавало бодрости.

Лишь ночью я прибыл в с. Студёное. Квартир уже почти не было. Спал с Даниловым и конюхами. 7-го двинулся дальше. В первой же деревне опять наткнулись на крутой и бесконечный подъём. Обозы застряли, и мы провели почти целый день на преодолении этого подъёма. Вечером случайно узнал, что полк стоит близко – в 5-ти верстах в с. Требушовка [54]. Немедленно пустились в путь, и к темноте я был уже среди своих. Какая это была радость!

Дальше шли почти без приключений. 8-го были в деревне Джугастра. 9-го – в Боровках. 10-го – в Озаринцах. 11-го – в Жеребиновке. 12-го в Житниках. Всё это были большие селения, и почти в каждом было разорённое имение. Эти имения были почти все польские. Некоторые прямо грандиозные – с дворцами, дивными парками и службами.

Почти каждая деревня находится в глубокой долине. Спуск к ней и подъём при выезде из неё представляют препятствия, на преодоление которых ежедневно тратится часа три-четыре. Одна из деревень, именно Житники, представляет собой уже настоящую картину Швейцарии. Домики лепятся на склонах каких-то глубоких пропастей, на дне которых бегут горные ручейки. Жители здесь одеваются в национальные костюмы; женщины в вышитых красивыми узорами рубашках. Чувствуется уже близость Галиции и Буковины.

На следующий день мы достигли местечка Новая Ушица, где наконец встретились с польскими войсками. Одеты они во французское обмундирование ярко-голубого цвета. И признаться, вид у них весьма опереточный, но, в общем, одеты они чисто и аккуратно. Физиономии у них розовые и раскормленные, и рядом с нашими солдатами, ободранными, худыми, обтрёпанными и покрытыми с ног до головы засохшей грязью, эти чистенькие, вымытые, подтянутые, хорошо одетые солдатики выигрывают. Но это именно на вид, по крайней мере, не солдаты, а «солдатики». Видим и офицеров. В общем, у наших куда более боевой вид и, вообще, в наших чувствуются бойцы, чего нельзя сказать про поляков.

Ночевали отвратительно – без фуража и голодные. 14-го прибыли в Ставчаны. 15-го в местечко Замехов. Местечко разгромлено казаками и на две трети сожжено. Жиды частью бежали, частью перебиты, достать ничего нельзя. Вообще, картина полного разрушения. Первый раз мы попали на хорошую квартиру. Ели чудесный липовый мёд и спали сном праведных.

Теперь я езжу с Гоппером в другом экипаже, Вишневский имеет уже слишком много вшей. 16-го прибыли в с. Дашковцы. Квартира чудная. Львов как-то говорил, что лозунгом или, вернее, девизом здешних хозяев является слово «нема». Нема молока, нема яиц, нема хлеба и т.д. В Дашковцах в первый раз слово «нема» не было пущено в ход. Появилось сливочное масло, хлеб, молоко, сметана, яйца. Словом, в результате все объелись и на следующий день имели вид подавленный.

17-го была ложная тревога. Обоз, и в том числе наш экипаж, выехал версты за три, простоял под страшным ветром и вернулся затем снова на старые квартиры. Мы всё время в непосредственной близости от неприятеля. Уже пятый день, как правее нас стрельба из орудий и расстояние до противника то 10, то 15, то 8, а сегодня всего 3 версты. Поэтому мы несём очень тяжёлую сторожёвку. Эскадроны соединены по два. Один Тверской (Первый сводный эскадрон), один наш (3-й + 4-й) и Северский. Нашим командует Львов, помощником его Юрий Абашидзе, 1-м взводом командует Люфт, 2-м – Маклаков, 3-м – Старосельский (3-й взвод – это жалкие остатки 4-го эскадрона). Остальные офицеры несут солдатскую службу в строю. У них в строю: Чухнов, Каниболотский, граф Шамборант 2-й, Беднягин. Кроме них, много присоединившихся к нам по дороге офицеров разрозненных частей, бронепоездов и т.д. Фамилий их я даже не знаю. Пулемётов у нас 7. Ими заворачивает Фиркс.

Отправили больных. Уехали: Тускаев, Исаев, Беднягин, кн. Туганов и много других. Их поместят в польские лазареты, а затем они хотят удрать в Россию. Янович уехал в Ковно, уехали и Михайловский, и Томсен. Не знаю уж, умно или глупо сделал я, что не поехал тоже. Будущее покажет.

Теперь всё, что было пропущено из-за моей болезни, записано. Конечно, многое пропущено, постараюсь снова правильно вести дневник.