уже нельзя назвать увиливанием, ибо, увы, они просто лживы. И снова гостей приходится вразумлять, дабы они не тратили понапрасну драгоценное время. — Он говорил негромко, голос казался усталым. Я снова попытался повернуться лицом к Папе, и снова могучая каменная десница сжала плечо; на этот раз было гораздо больнее. Папа продолжал:

— Рано или поздно человек с нашей помощью начинает понимать, что самое разумное — говорить правду, ничего не скрывая. Однако слишком часто я вижу с болью, во что превращаются к тому времени гости. Поэтому мой совет тебе: как можно быстрее и без нашей помощи перейди от увиливаний и лжи — а лучше вообще избежать их к правдивым ответам. От этого выиграем все мы.

Рука по-прежнему давила на плечо. Казалось, кости постепенно расплющивают под прессом и скоро они превратятся в белую пыль… Я не издал ни звука.

— Ты был должен моему другу некую сумму денег, — произнес Фридландер-Бей.

— Сейчас ты уже ничего ему не должен, ибо он мертв. Я взыщу долг вместо него; и я сделаю то, что дозволено Книгой.

— Я ничего ему не должен! — выкрикнул я. — Ни единого гроша!

Страшная рука принялась расплющивать мое второе плечо.

— У собаки все еще опущен хвост, о повелитель, — пробормотал Говорящий Булыжник.

— Я не лгу, — произнес я, немного задыхаясь. — Если я говорю, что ничего не должен Сонни, значит это правда. Повсюду в городе меня знают, как человека, который никогда не лжет.

— Что ж, я действительно раньше не имел оснований сомневаться в тебе, о мой племянник.

— Может быть, теперь он нашел серьезную причину, чтобы стать лжецом, пробормотал Говорящий Булыжник.

— Сонни? — удивился Фридландер-Бей, возвращаясь к столу. — Никого не волнует судьба Сонни. Он не был ничьим другом, могу тебе в этом поручиться.

Если Сонни тоже мертв, от этого воздух Будайина станет хоть немного чище. Нет, мой племянник, я попросил тебя присоединиться ко мне, чтобы расспросить о смерти моего друга, Абдуллы абу-Зайда.

— Абдулла, — произнес я с трудом. Боль становилась почти невыносимой; перед глазами начали мелькать красные вспышки, голос стал хриплым и еле слышным. — Я не знал даже, что его убили.

Папа снова потер лоб:

— За последнее время многих моих друзей внезапно забрала смерть. Слишком многих, чтобы объяснить их гибель обычными обстоятельствами.

— Да, — сказал я.

— Ты должен доказать, что невиновен в убийстве Абдуллы. Больше ни у кого не было веских причин желать ему несчастья.

— Какая же у меня была причина?

— Долг, как я уже говорил. Да, Абдулла не пользовался всеобщей любовью; вполне допускаю, что многие не выносили или даже ненавидели его. Однако каждый житель квартала знал, что он находится под моей защитой, и причинить ему какой-либо вред — значит причинить вред мне. Его убийца умрет так же, как погибла жертва.

Я попытался поднять руку, но не смог.

— Как он умер?

Папа мрачно посмотрел на меня из-под полуопущенных век.

— Ты расскажешь мне, как он умер.

— Я… — Каменные лапы оставили в покое мои плечи, от чего боль стала еще сильнее. Потом я почувствовал, как стальные пальцы обвились вокруг горла.

— Отвечай быстрее, — мягко произнес Папа, — или очень скоро ты вообще никогда не сможешь ничего сказать.

— Застрелен, — прохрипел я. — Одним выстрелом. Маленькая свинцовая пуля.

Папа махнул рукой, и стальной обруч пальцев вокруг горла разжался.

— Нет, он не был застрелен. Однако два других человека убиты именно таким антикварным оружием. Интересно, что ты об этом знаешь. Одна из убитых находилась под моей защитой. — Он остановился, задумчиво обвел глазами комнату.

Дрожащие от старости сухие морщинистые пальцы вертели пустую чашку.

Боль быстро прошла, хотя плечи будут ныть еще несколько дней.

— Если его не застрелили, — спросил я, — то как же был убит Абдулла?

Его взгляд словно прожег меня.

— Я пока не уверен, что ты невиновен, — протянул он.

— Ты сказал, что только я был заинтересован в смерти Абдуллы, потому что задолжал ему. Этот долг я выплатил полностью несколько дней назад. Мы с ним в расчете.

Глаза Бея расширились:

— Ты можешь это как-то доказать? Я немного привстал, чтобы вытащить расписку, до сих пор лежавшую в кармане джинсов. Каменные лапы моментально опустились на плечи, но Папа махнул, и Булыжник оставил меня в покое.

— Хасан был при этом, — сказал я. — Он все подтвердит. — Я вынул клочок бумаги, развернул его и протянул Папе. Фидландер-Бей взглянул на расписку, потом внимательно изучил ее. Он поднял глаза на Булыжника, стоявшего за моей спиной, слегка наклонил голову. Я повернулся: мой мучитель уже вернулся на пост возле двери.

— О шейх, позволь спросить, — произнес я, — как зовут человека, сказавшего тебе об этом долге? Кто уверил тебя, что я — убийца Абдуллы? Это должен быть кто-то, не знавший о том, что я полностью расплатился с ним.

Старик медленно кивнул, приоткрыл рот, словно собираясь ответить, но затем, очевидно, передумал.

— Не задавай никаких вопросов.

Я судорожно вздохнул. Нельзя забывать: пока не выберусь из этой комнаты, жизнь моя остается в опасности. Паксиум еще не начал действовать. Черт, поганые транквилизаторы не стоили и половины потраченных на них хрустиков!

Фридландер-Бей посмотрел на свои пальцы, снова вертевшие чашку. Он знаком подозвал второго Булыжника, и тот налил ему кофе. Слуга вопросительно взглянул на меня; я кивнул, и он наполнил мою чашку дымящимся напитком.

— Где ты был сегодня, — спросил Папа, — в десять часов вечера?

— В «Кафе Солас», играл в карты.

— Так. Когда игра началась?

— Примерно в полдевятого.

— И ты оставался там до полуночи? Я постарался точно припомнить, как все происходило.

— Где-то в полпервого мы все отправились в «Красный фонарь». Сонни пырнули ножом Примерно в час — полвторого.

— Старик Ибрахим из «Соласа» подтвердит то, что ты сказал?

— Да.

Папа повернулся и кивнул Булыжнику, стоявшему за его спиной. Слуга подошел к телефону; вскоре вернулся к хозяину и что-то прошептал ему на ухо. Папа вздохнул:

— Я очень рад за тебя, мой племянник. Хорошо, что ты можешь доказать, где был. Абдулла умер между десятью и одиннадцатью вечера. Я верю, что ты невиновен в его гибели.

— Хвала Аллаху, Ограждающему от зла, — тихо произнес я.

— Поэтому я скажу тебе, как он умер. Тело обнаружил мой доверенный служитель, Хасан-Шиит. Смерть Абдуллы абу-Зайда была ужасной и унизительной, мой племянник. Я боюсь рассказать, как он погиб, дабы какой-нибудь злой дух не подслушал мои слова, чтобы затем приготовить и мне подобную участь.

Я произнес формулу, отвращающую зло, которую позаимствовал у Ясмин, что явно понравилось старцу.

— Да оградит тебя Аллах, мой дорогой племянник, — произнес он. — Абдулла лежал в переулке за