отличается от другой, другая от третьей и так далее… Поэтому я взял себе за правило выслушивать как можно больше разных вариантов, чтобы потом свести их в нечто единое. Зернышко правды прячется в каждом из них; важно извлечь его из словесной шелухи.
Большая часть выигрыша досталась мне, остальное — Махмуду. Жак отчаялся и был готов к тому, чтобы выйти из игры. Мне захотелось поесть более основательно, Полу-Хадж поддержал меня. Мы уже собрались оставить «Солас», чтобы подкрепиться где-нибудь в другом месте, но тут к нашему столику подлетел запыхавшийся Фуад. Это был кривоногий, нелепый отпрыск верблюда, которого люди называли (кроме массы других эпитетов) «Фуад иль-Манхус», то есть Фуад-Вечный Неудачник». Я сразу почувствовал, что поход в ресторан придется отложить.
Выражение лица иль-Манхуса подсказывало, что вместо лакомых яств нас ожидает небольшое приключение.
— Хвала Аллаху, что я застал вас всех здесь, — выдохнул он, жадно ощупывая каждого глазами.
— Иди с Богом, брат мой, — брюзгливо посоветовал Жак. — Взгляни, вот Он шествует, направляясь к северной стене! Поспеши!
Фуад проигнорировал христианина.
— Мне нужна помощь, — сказал он жалобно. Пожалуй, даже жалобней, чем обычно. На голову Фуада постоянно сваливались небольшие злоключения, но на сей раз он казался по-настоящему расстроенным.
— Что стряслось, Фуад? — спросил я Он благодарно посмотрел на меня, словно потерявшийся ребенок, на которого обратили внимание.
— Одна черномазая сука стянула у меня тридцатку Я оглядел своих приятелей: Полу-Хадж красноречиво возвел очи к потолку;
Махмуд ухмылялся, как сытая гиена, Жак, казалось, вот-вот потеряет терпение.
— Эти черномазые суки, кажется, проделывают с тобой такое с завидной регулярностью, а, Фуад? — сказал Махмуд.
— Это ты так думаешь, — ответил тот, сделав жалкую попытку защититься.
— Что случилось сегодня? — спросил Жак презрительно. — Где? Мы ее знаем?
— Новенькая.
— Опять новенькая, Фуад! — заметил я.
— Она работает в «Красном фонаре», — продолжил Обиженный Богом.
— А я думал, тебе запретили там показываться, — сказал Махмуд.
— Да, было такое, и до сих пор Фатима не разрешает мне покупать выпивку, но теперь я работаю у нее уборщиком, так что постоянно торчу там. Я больше не живу в магазине Хасана: он пускал меня на ночь на склад, но у Фатимы я могу спать под стойкой!
— Стало быть, она не разрешает тебе пропустить стаканчик-другой в ее заведении, но зато позволяет выносить мусор, так? — Ну да! И еще подметать и чистить зеркала!
Махмуд с глубокомысленным видом кивнул:
— Я всегда говорил, что у Фатимы слишком доброе сердце, — произнес он, сохраняя серьезное выражение на лице. — Вы все свидетели.
— Ну так что у тебя случилось? — спросил я, потеряв наконец терпение.
Ненавижу эту манеру Фуада полчаса ходить вокруг да около и мямлить всякую ерунду.
— Понимаешь, я был в «Красном фонаре», и Фатима велела принести еще пару бутылок «Джонни Уокера», ну я и вернулся сказать Насиру, и он выдал мне бутылки, и я принес их Фатиме, и она положила их под стойку. А потом я спросил:
«Что мне теперь делать?» — а она говорит: «Сядь, попей содовой», а я сказал: «Я просто посижу немного, хорошо?» — и она ответила:
«Хорошо»; и тогда я сел возле стойки и стал смотреть на людей, и тут подошла… подошла девушка, и села рядом…
— Чернокожая девушка? — уточнил Полу-Хадж.
— Ага…
Полу-Хадж значительно посмотрел на меня и сказал:
— В таких делах я всегда демонстрирую особую проницательность. — Я рассмеялся. Фуад продолжил:
— Ага. Ну так вот, чернокожая девушка была настоящей красоткой; я никогда ее не видел раньше, и она объяснила, что только первую ночь работает у Фатимы, а я ей рассказал, что тут довольно грубые люди, и лучше быть настороже из-за кучи народа, которая набивается в бар по вечерам, и она сказала, что очень-очень благодарна за мой совет, потому что люди в городе все бесчувственные и холодные и думают только о себе, а я не такой; и еще сказала, что ей очень приятно познакомиться с парнем вроде меня. Она меня поцеловала в щеку и позволила обнять за талию, а потом начала… начала…
— Начала тебя щупать, — помог ему Жак. Фуад сразу стал пунцовым.
— Она спросила: «Можно мне заказать что-нибудь выпить?», а я сказал, что денег у меня в обрез, — только чтобы протянуть две недели, и тогда она спросила: «Ну а сколько?», а я ответил, что не знаю точно. Тогда девушка сказала, что, дескать, она уверена, на одну выпивку для нее у меня точно хватит, а я ответил: «Давай так: если у меня сейчас окажется больше тридцатки, то куплю, а если меньше — нет», и она сказала, давай, так будет по-честному, и я вытащил деньги; угадайте-ка, что случилось? У меня оказалось тридцать киамов, ни больше, ни меньше, а мы не договаривались, что делать, если будет ровно тридцать! И тогда она сказала, что, дескать, все в порядке, я не должен ничего покупать для нее. Я подумал, что она поступила очень порядочно. И все это время она продолжала меня целовать, обнимать и… и трогать, поэтому я подумал, что здорово ей понравился. Угадайте-ка, что случилось потом?
— Она стянула деньги, — сказал Махмуд. — Девка заставила тебя вытащить и пересчитать хрустики, чтобы узнать, где ты их держишь.
— Я понял, что произошло, только когда решил заказать что-нибудь покушать, но было уже поздно. Ни гроша не осталось, она залезла мне в карман и просто их вытащила.
— Тебя ведь обчищали и раньше, — сказал я. — Фуад, ты не мог не знать, что она собирается сделать. Я думаю, тебе нравится, когда тебя обкрадывают, Фуад.
Ты от этого тащишься.
— Неправда, — защищался Обиженный Богом. — Я просто решил, что понравился ей, и она мне тоже очень понравилась, я подумал, может, позднее приглашу ее, и все такое, ну, после работы… Потом увидел, что денег нет, и понял, что виновата девушка. Я не дурак: знаю, сколько будет дважды два!
Мы все кивнули, не говоря ни слова.
— Я сказал Фатиме, но она не стала ничего делать, и тогда я пошел к Жоа (так она себя называет, но это не ее настоящее имя, она сама мне сказала), и она здорово рассердилась; говорит: «Я в жизни ничего не украла!» Я сказал: «Но я знаю, что ты это сделала», а она сердилась все сильнее и сильнее, потом вдруг вытащила из сумочки бритву, и тогда Фатима ей сказала: «Ну-ка, положи обратно, этот ишак того не стоит, нашла с кем связываться!» Но Жоа все еще здорово сердилась и стала наступать на меня с этой бритвой, и тогда я убежал оттуда и стал всюду разыскивать вас, ребята.
Жак прикрыл глаза в изнеможении и потер веки.
— Сейчас угадаю: ты хочешь, чтобы мы вытащили из нее твои тридцать киамов.
Какого черта мы обязаны это делать, Фуад? Ты идиот, олигофрен. По-твоему, мы должны сейчас идти разбираться с какой-то психованной вопящей дикаркой, тычущей во все стороны бритвой, только потому, что ты не способен сам позаботиться о себе, так?
— Не пытайся объяснить ему, Жак, — сказал Махмуд. — Бесполезное дело: все равно, что стараться прошибить стену лбом! — На самом деле он употребил арабский эквивалент этого выражения «Ты говоришь повернувшись к востоку, он отвечает повернувшись к западу», что очень образно и точно выражает суть того, что происходило с Фуадом иль-Манхусом.
Однако Полу-Хадж сегодня нацепил модик, превративший моего приятеля в героя пустынных улиц, человека действия, крутого и неустрашимого, как шериф в вестернах. Он покрутил усы и продемонстрировал потрясенному Фуаду ухмылку Одинокого Волка Сайеда.
— О'кей, парень, пошли. Покажешь мне эту Жоа.
