по-настоящему любит? Она хотела сделать все правильно, исключая возможные ошибки. Эммелин действовала так всегда — медленно и планомерно, после тщательного обдумывания. Она не могла позволить себе совершить ошибку.

Они прошли к пустому столику в углу зала. Розанна мирно посапывала на руках Джонни, чувствуя себя в полной безопасности. Не способная больше сдерживать нетерпение, Эммелин решила открыть мужу свои чувства, до сих пор тщательно скрываемые ею.

— Джонни. — Она отвела глаза в сторону. — Я хочу тебе кое-что сказать.

— Давай, — подбодрил он, поудобнее укладывая ребенка.

— Несколько минут назад я встретила… — Она хотела сказать «отца моей дочери», но запнулась. Истинным отцом Розанны был Джонни. — Ронни Шумахера.

— Отца Розанны?

— Ну да…

Джонни с непроницаемым выражением лица молча смотрел на нее. Эммелин нервно ухватила бахрому скатерти и стала медленно накручивать ее на палец.

— Я знала, что его зовут Шумахер, но сегодня он представился как Розенкранц. Не думаю, что это его настоящее имя.

— Он сказал мне, что его зовут Чепмэн.

Эммелин уставилась на него.

— Ты разговаривал с Ронни? С моим Ронни?

— А он твой?

— Ты понимаешь, что я хотела сказать, — бросила она.

— Да, я понял, — улыбнулся Джонни.

— Но как ты узнал, что это он?

— У меня свои методы.

— И когда ты успел с ним поговорить?

— Только что, на стоянке отеля.

— Но что ты там делал? О чем вы беседовали?

— Хотел проверить кое-что.

— И он сказал, что его зовут Чепмэн?

— Ага. — Джонни потянулся и зевнул. — Перед тем, как я поколотил его.

Эммелин от удивления открыла рот.

— Что? Почему?

— Мне не понравилась его физиономия.

— Но вы — одно лицо!

— Больше нет. У него теперь подбит глаз и сломана челюсть.

Эммелин не могла поверить своим ушам.

— Так ты знал, что я встретилась с отцом Розанны. Но как? Объясни!

— Я случайно услышал, как вы разговаривали.

— И что ты услышал? — Она почувствовала, как язык присох к небу. Неужели он слышал все, ведь она так откровенно говорила о своей любви? Ее сердце бешено забилось, готовое выпрыгнуть.

— Немного. Но вполне достаточно, чтобы понять, что мерзавца необходимо проучить.

— О! — Эммелин растерялась: как же теперь сказать Джонни о своих чувствах? — Похоже, это была встреча профессионала и любителя.

— Ну, в общем-то да. — Джонни поудобнее устроил Розанну. — Я много об этом думал в течение всего года. Я отдал бы что угодно, чтобы быть на свадьбе Норы и Чака. Я бы поколотил его еще тогда. Однако это дело прошлое. — Он свирепо выставил подбородок. Его лицо прояснилось, когда он посмотрел на спящую дочь. — Но в таком случае у нас не было бы ее. А тут я подумал, что просто дам ему пару оплеух в качестве десерта.

Он нежно улыбнулся, и глаза Эммелин наполнились слезами, а сердце сладко сжалось.

— Думаю, мне удалось убедить мистера Прохвоста, что, если я еще раз замечу его в наших краях, ему не жить.

Эммелин во все глаза смотрела на Джонни, нервно теребя бахрому скатерти.

— Спасибо. Ты поступил как настоящий мужчина. Я теперь могу вздохнуть спокойно, — едва слышно произнесла она.

Джонни только пожал плечами.

— Горько и обидно, что можно плевать на собственного ребенка, но, по правде говоря, я рад, что все так обернулось. Она моя дочь, и я хочу, чтобы оставалась ею и впредь, всегда.

— И я тоже, — с надеждой вздохнула Эммелин.

— Он не заслужил ни одну из вас.

— О, Джонни!

Выражение неуверенности мелькнуло в его глазах.

— Я хочу, чтобы ты знала — при любых обстоятельствах я всегда буду жить для тебя и Розанны.

— Я знаю.

Боже, он намекает, что готов выполнить условия договора и развестись. Эммелин не могла позволить их разговору свернуть в такое русло. Однако ей нужно было время, чтобы все продумать. И она решила использовать обходной маневр.

— Фелисити чудесно выглядит.

— Она и наполовину не так хороша, как ты.

Эммелин взглянула на Джонни с недоверием и вытерла слезы, которые внезапно покатились из ее глаз.

— Это правда. Для меня ты красавица. И тогда, и сейчас.

— Ну ты наговоришь! — Не способная поверить, она как-то глуповато хихикнула, однако ее тронула горячность его слов.

— Они скоро отправятся в свадебное путешествие, — бросил он, внимательно глядя на жену.

— Я немного завидую, — призналась Эммелин. — Ведь у нас не было медового месяца.

— У нас много чего не было, — ответил Джонни.

— Чего именно?

— Например, ты могла бы сказать мне, что любишь меня. Это одна из множества вещей, которых ты не делала.

— Но ведь этого не было в нашем соглашении.

— Да, действительно. В условия нашего договора не входила и моя сумасшедшая любовь к тебе. Однако это так.

— Что?.. — Ее глаза расширились. Онемев, Эммелин только молча взирала на него. Что он говорит? Может быть, у нее слуховые галлюцинации? Она нервно облизнула губы. — Я не уверена, что правильно тебя расслышала. Не мог бы ты повторить то, что сказал?

Джонни лукаво рассмеялся.

— Что именно — о вещах, которые мы никогда не делали, или о том, что я люблю тебя?

— Ты… что? — Наклонившись вперед, она внимательно всмотрелась ему в глаза. — Ты любишь меня?

— Да, — кивнул он. — Эммелин Брубейкер, со дня нашей свадьбы, с того момента, когда я тебя впервые поцеловал, я уверен, что ко мне пришла любовь. Мне не хотелось признавать ту силу, с которой ты притягиваешь меня. Я сопротивлялся, но все впустую. Я сражен. В тебе есть все, о чем я мечтал, — ум, талант, чувство юмора. Ты, бесспорно, красива.

Эммелин не верила своим ушам.

— Ты… любишь меня?

— От всего сердца. — Джонни посмотрел на Розанну, полный отцовской гордости. — Исключая, разумеется, ту его часть, которая отдана ей. — Он нежно погладил головку спящей девочки. — Но это совсем другая любовь.

— О, Джонни! Я тоже люблю тебя. Очень, очень сильно!