Такое случалось и раньше, и Фелиция знала, что ей всего-навсего придется в очередной раз откупиться. Но как это надоело! Она уже почти надеялась, что Редмонд все узнает; тогда, по крайней мере, станет ясно истинное положение вещей.

В тот вечер Фелиция сидела перед туалетным столиком, расчесывая свои потрясающие рыжие волосы, доходившие до талии, и смотрела на отражение в зеркале. Горничную она отпустила. Фелиция была очень грустна; похоже, что Редмонд ее разлюбил. Если бы только было возможно вернуть его чувства! Она без сожалений покончила бы с нынешним образом жизни, перестала вступать в беспорядочные связи с представителями местного дворянства и вновь стала честной, любящей женой, а Шарлотта получила бы расчет. «Ты меня любишь?» — каждый вечер спрашивала Фелиция у мужа, когда тот наконец появлялся. Его пошатывало от чрезмерного количества выпитого портвейна, и было видно, что он думает о недоступной ювелирше. Фелиция, в одной рубашке, терлась об него, как самка ягуара. У них, разумеется, были отдельные спальни, но Редмонд еще не отказался от ежевечерних визитов к жене, будучи не готов столь откровенно продемонстрировать желание от нее избавиться. Кроме того, ему нравилось ее мучить.

— Ты меня любишь? — спросила она еще раз. Ей нередко приходилось повторять по два раза: Редмонд не слышал ее — или притворялся, что не слышит.

— Естественно, — скучающе, с ленцой, ответил он. Ему была хорошо знакома ее рубашка, она уже не возбуждала его, как раньше. Последнее время от Фелиции пахло увядающими гиацинтами, весенним увяданием, не сладковатым, как осеннее, а тинистым, болотным.

Редмонд предпочитал запах Шарлотты, от которой веяло чуть затхлой лавандовой водой.

— Что станет со мной без тебя? — с обожанием воскликнула Фелиция.

— Ты унаследуешь кучу денег, — удивленно ответил Редмонд, отвернулся к окну и, глядя на свое отражение, поднял левую бровь. Недобрый наблюдатель сказал бы, что он тренируется. Редмонд думал о Шарлотте; ему нравилось заставлять ее краснеть. Он устал от чрезмерности Фелиции: ее тела, которое, словно сорная трава, стремилось полностью занять окружающее пространство, волос, не знавших границ, будто лесной пожар, ума, расползавшегося, точно рак или лобковые вши.

«Остановись», — не однажды просил Редмонд, но она не могла, она проносилась над ним, как чума, и оставляла иссушенным. Но теперь появилась Шарлотта с ее корсетами, и особенными повадками, и белым, будто из фланелета, личиком, и бледными пальчиками… Ее холодность интриговала его.

Так, по крайней мере, думала Фелиция, страдальчески впиваясь зубами в нижнюю губу — полную, чувственную губку, которую Редмонд когда-то так любил ласкать. Сегодня он задержался дольше обычного. Фелиция всхлипнула и, слишком расстроенная, чтобы думать о приличиях и носовых платках, вытерла слезы тыльной стороной свободной руки. Наверное, она предвидела, что все так или иначе устроится в пользу Шарлотты, а ей самой предстоит кануть в небытие. По щеке скатилась слеза, на кончиках рыжих волос вспыхнули электрические искорки. В зеркале полыхало пламя и стояла вода — Фелиция видела себя под водой. Она боялась смерти. Она хотела только одного — счастья с любимым человеком, но это невозможное желание сломало ей жизнь; следовало довольствоваться привычкой, покоем, извечной ложью.

Редмонд расхаживал по террасе. Стояла глубокая ночь; в кустах вздыхал ветер. Редмонд был в трауре. Он казался спокойным, умиротворенным: теперь, после смерти Фелиции — с ней произошел несчастный случай: она утонула, когда Редмонд застиг ее за прелюбодеянием с Оттерли в плоскодонном ялике на реке Пэппл, — его жизнь обрела новый смысл. Они с Шарлоттой собирались пожениться, хотя во избежание сплетен пока были вынуждены держать свои планы в секрете. Редмонд с обожанием поглядел на освещенное окно невесты. После свадьбы он бросит хандрить, оставит свои дикие привычки, остепенится. Она будет играть на фортепиано и читать ему вслух газеты, а он, в шлепанцах, вышитых ее драгоценными ручками, будет сидеть в кресле и наблюдать за веселым танцем огня в камине. У них родятся дети; после смерти сводного брата — его ударило по голове перевернувшимся яликом — Редмонду нужен сын, законный наследник титула графа Оттерлийского. Если вдуматься, все обернулось как нельзя лучше. Странно, что тело Фелиции так и не нашли, несмотря на то что он приказал прочесать дно реки бреднем.

Вдруг кусты зашевелились, кто-то шагнул оттуда и встал перед Редмондом. Это была невероятно толстая женщина в насквозь промокшем платье синего бархата с глубоким вырезом; груди возвышались над лифом, будто две полные луны. Мокрые рыжие пряди липли к раздувшемуся лицу, напоминая струйки крови.