лишать вас этого удовольствия! Идемте на ферму, принцесса, идемте же!

Фауста вскочила на ноги и выдохнула:

— Как? Ты хочешь?

— А почему бы и нет? Я не спешу… И потом, хоть я и старый волк, но воспитание кой-какое имею… Я знаю, как вести себя с дамами… Вы ведь не хотите, чтобы ваши старания пропали даром. Я нахожу это вполне естественным и не хочу доставлять вам огорчений.

Фауста бросила на него быстрый взгляд. Увидев, что он очень серьезен, она сказала:

— Идемте же.

— Повинуюсь, принцесса, — сказал Пардальян с галантным поклоном.

Опасаясь, что он передумает, она поспешно прошла вперед, быстро спустилась в подвал, схватила оставленный для нее фонарь и собралась зажечь его.

— Бросьте, — остановил ее Пардальян. — Я же вам сказал, что сегодня мне хочется поухаживать за вами. И я не позволю, чтобы вы утруждали себя ради меня.

Он сам зажег фонарь и любезно предложил:

— Позвольте мне посветить вам. Показывайте дорогу, принцесса, я пойду за вами.

И он последовал за ней, хотя знал дорогу ничуть не хуже. Не спуская с нее глаз, он не переставал иронически улыбаться.

Быстро продвигаясь вперед, она думала:

«Сколько же у него гордости! Я столько раз предлагала ему трон, а он всякий раз отказывался!.. И все из гордости… Из гордости он отказался и от обеспеченного положения, которое предлагали ему признательные монархи. Из гордости он остался бедным искателем приключений… Ни кола у него, ни двора… Гордость вела его по жизни, она же его и погубит… ведь знает же, что на ферме его ждет верная смерть!..»

Открыв потайную дверь в подвальные помещения фермы, она пропустила Пардальяна вперед. Он понял, что она сделала это не из вежливости; она просто хотела оставить дверь открытой, как обещала д'Альбарану. Он молча прошел вперед и ступил было на лестницу. Фауста действительно оставила дверь открытой и подошла к нему.

Он тоже пропустил ее вперед. Поставив фонарь на нижнюю ступеньку, он спокойно пояснил:

— Оставляю свет здесь. Приди вы одна, тоже бы оставили его на лестнице…

Он выдержал паузу и, видя, что она не возражает, как бы между прочим добавил:

— И на лестнице темно не будет.

Она спокойно поднялась наверх. В полной уверенности, что он пойдет за ней. Оба вступили на кухню. Фауста прошла и уселась на табурет. Пардальян закрыл дверь в погреб на два оборота, а ключ положил к себе в карман. Потом подошел к двери на площадь и, убедившись, что и она закрыта, вытащил ключ из замка и его тоже положил в карман. Потом пошел к окнам, забранным снаружи крепкими решетками, и закрыл их деревянными ставнями. Они оказались в полумраке. Он зажег оба фонаря, которые стояли на столе около Фаусты.

Все это он проделал не разжимая губ, с каким-то странным спокойствием. Фауста сидела неподвижно и молча смотрела на него. Закончив приготовления, Пардальян сурово объяснил:

— Как вы сами понимаете, я прекрасно знаю, что меня здесь ожидает… Я был здесь вчера и все видел, все слышал… Пока что все идет по вашему плану… с той лишь разницей, что мы можем поменяться местами, я могу закрыть вас здесь и уйти.

Фауста невольно содрогнулась и тревожно посмотрела на сурового Пардальяна. А тот продолжал:

— Успокойтесь, мадам, я не собираюсь этого делать.

Фауста перевела дух, а Пардальян пояснил:

— Забрав беззащитного ребенка, которым вы низко воспользовались, чтобы заманить меня в эту смертельную ловушку, я вполне мог и не появляться здесь.

— Почему же вы остались? — спросила Фауста, которая не пропускала ни слова.

— А вот почему, мадам: я уже стар… и я страшно устал!.. Людям, которых я люблю, я могу наконец-то оставить маленькое состояние, которое обеспечит км счастливое или, по крайней мере, безбедное существование, а это почти одно и то же… Я расстроил все ваши планы, отнял у вас все надежды, и вы вынуждены спасаться бегством, иначе вам не сносить головы… Мне нечего больше делать на этом свете. И не важно, как я умру. Я готов принять смерть, которую вы мне уготовили. Только я решил захватить вас с собой.

— Меня! — воскликнула Фауста, выпрямляясь в полный рост.

— Вас, мадам, — холодно и бесповоротно ответил Пардальян. — Вы останетесь здесь, и ваш слуга д'Альбаран подорвет нас обоих. А теперь, мадам, можете умолять, орать, грозить, можете молчать, плакать, молиться и раскаиваться, если, конечно, вы еще способны на раскаяние… вам ничто уже не поможет, своего решения я не изменю… И никто в мире не сможет прийти к вам на помощь… Больше вы от меня не добьетесь ни единого слова, пока я сам не заговорю.

И, насвистывая бодрый марш, Пардальян стал ходить взад и вперед.

Ведя Пардальяна из монастыря на эту кухню, которая в назначенный час должна была взлететь на воздух, Фауста перебрала в уме все возможные варианты. Все, кроме одного. Пардальян принял невероятное, ужасное решение. Нет, она не хотела умирать.

— Это невозможно! — воскликнула Фауста. — Вы этого не сделаете, ведь вы самый благородный человек на свете!

Верный своему обещанию, Пардальян промолчал. Она знала, прекрасно знала, что не добьется от него ни слова. И поняла, что, раз он верен своему слову в такой малости, то будет верен ему до конца. Она поняла, что ей уже не спастись. И дрогнула. Но быстро справилась с собственным малодушием и спокойно заявила:

— Пусть будет по-вашему… я тоже не боюсь смерти… Я тоже устала… вы разбили все мои мечты, и меня ничто больше не удерживает на этом проклятом белом свете. Мы умрем вместе, Пардальян. О такой чести я и мечтать не смела.

Пардальян и бровью не повел, как будто ничего не услышал. Он расхаживал по кухне и насвистывал. Фауста замолчала.

Наступила тяжелая, гнетущая тишина, в которой отчетливо звучали его мерные шаги. Томительно тянулись минуты… бесконечные минуты.

Пардальян ходил и насвистывал; фонари на столе освещали кухню каким-то зловещим светом, а под плитами пола находился вулкан, и извержение могло начаться в любую минуту, сметая все на своем пути… Нервы у Фаусты не выдержали, и она заговорила дрожащим голосом:

— Послушайте, я не могу больше молчать. Можете не отвечать, но мне просто необходимо слышать человеческий голос. Говорить буду я сама… Я вам расскажу… Знаете, Пардальян, я буду говорить, как на исповеди… Да, я буду исповедоваться… Это необходимо, ведь пришел мой последний час, а я все-таки верующая…

И она заговорила, ничего не утаивая. Изображая безразличие, Пардальян на самом деле слушал ее с живейшим интересом. Она говорила долго, не останавливаясь. Да, это была настоящая «исповедь».

Но вдруг он резко перебил ее словами:

— Пора!.. Без десяти одиннадцать, мадам! Ваш верный д'Альбаран знает, что должен действовать минута в минуту. Вот он входит, вот он убеждается, что дверь в подземный ход открыта, и уходит в пещеру, где задержится на десять минут. Когда он вернется, дверь должна быть закрыта, иначе он не зажжет фитиль. Я закрою ее. Хотите пойти со мной?

Фауста вскочила с места и сказала:

— Пошли.

Пардальян улыбнулся, как бы желая сказать: «Вам от меня не убежать, и не надейтесь». Устыдившись, что он прочел ее тайные мысли, она отвернула голову. Они спустились в подвал. Пардальян самолично закрыл потайную дверь и, крепко взяв ее под руку, проводил назад, к лестнице.

Она пошла наверх, а Пардальян бросил быстрый взгляд на потайную дверь в погребок, в котором по приказу Фаусты разместили бочонки с порохом, не поместившиеся в верхнем погребе. Значит, он знал, что там порох? Судя по блеску в его глазах, мы можем ответить: