будущее в своих самых страшных кошмарах. Если падет Кратос, то падет и Олимп.

Задыхаясь и чуть не плача, богиня предвидения и хитроумных стратегий исчерпала свой арсенал. Остались только правда и любовь.

— Отец, умоляю…

— Мой указ останется в силе. Один бог не может убить другого.

На это Афине сказать было нечего.

— Кратос может добраться до Арены воспоминаний и пройти последнее испытание. Но этим все не кончится, — продолжал Зевс, мрачно посмотрев на нее. В его бороде между грозовыми фронтами вспыхивали сотни молний. — С этого, моя дорогая дочь, все только начнется. До тех пор ему придется одержать много побед, в том числе и над собой. И если он справится — я подчеркиваю: если! — я признаю его достойным.

— Достойным чего, отец мой?

Зевс не ответил.

Коридор вел сквозь гору, извиваясь и резко сворачивая, и внезапно закончился обрывом. Кратос взглянул наверх: над ним нависала скала, и, чтобы забраться выше, необходимо было обогнуть выпуклость, цепляясь за любые уступы и неровности, какие удастся найти.

Что внизу его не ждет ничего, кроме смерти, стало ясно с одного беглого взгляда. Кратос еще раз вытер ладони о бедра, чтобы удалить с них остатки крови. Полученные раны уже затянулись — каждое новое убийство не только наполняло его энергией, но и ускоряло заживление. Так продолжалось с того дня, как Арес ответил на молитву поверженного варварским вождем Кратоса: раны заживали быстро, но последствия того дня были изнурительны, ибо в здоровом теле жил отнюдь не здоровый дух.

— Никакой жалости! — приказал он своим воинам, когда они подошли к деревне, на дальнем краю которой стоял храм Афины.

Какая гнусность это святилище! Все, что оскорбляло великого бога Ареса, возмущало и его верного слугу.

Кратос первым зажег факел и швырнул его на соломенную крышу. Огонь, превративший ночь в день, был не более чем тлением огарка свечи по сравнению с гневом и жаждой крови, которые пылали в его душе.

— Убить всех! — вскричал он и выхватил клинки Хаоса, чтобы показать своим людям достойный пример.

Двигаясь через деревню, он убивал без остановки. Клинки описывали привычную смертельную дугу, отнимая жизнь и у тех, кто пытался защититься косой или кузнечным молотом, и у тех, кто молил о пощаде.

Кратос не знал жалости. И не собирался щадить ту старуху, что ковыляла из храма навстречу ему. Он отпихнул ее в сторону. Все, кто находится внутри, падут от его меча.

— Берегись, Кратос, — крикнула она дребезжащим от старости голосом. — В храме тебя ждут опасности, о которых ты и не догадываешься!

Он резко засмеялся. Кого и чего может испугаться он, Кратос? Неужели слабых шлепков служки? Огромные клинки Хаоса снова закружились и принялись резать, рубить и кромсать, и вскоре вокруг не осталось ничего, кроме алой кровавой пелены.

И тут он увидел прямо под ногами два тела, две последние жертвы его кровожадности. Кратос уставился на них и закричал.

Храм заполнился равнодушным голосом Ареса:

— Ты целиком оправдываешь мои надежды, спартанец…

При мысли о том, как подло обошелся с ним Арес, Кратос снова задрожал от гнева, затем глубоко вздохнул и не позволил темной волне захлестнуть себя. Видения останутся с ним навеки, если он не выполнит задания Афины. А если выполнит, бога сотрут его кошмары, его память, и он сможет жить в мире с самим собой. Все, что нужно теперь сделать, — это перебраться через отвесную часть скалы.

Кратос вылез наружу, вставил ногу в небольшую щель и потянулся к выступу, который находился почти вне досягаемости. Почувствовав пальцами искомую неровность, он нашел упор для второй ноги. Так началось медленное восхождение по каменной поверхности. Ему нередко приходилось взбираться на скалы, чтобы обойти врага, так что это было дело привычное.

— О боги, только не это! — пробормотал спартанец, заметив, как один из выступов прямо перед ним начинает расти.

Наконец камень с силой вылетел наружу, из отверстия вылезло существо величиной с человека и со скорпионьим хвостом и преградило ему путь.

Защититься клинками Кратос не мог — для этого требовалось устойчивое положение. Найдя очередную опору для руки и ноги, он прыгнул и схватил скорпиона за горло. Тот принялся бить хвостом, но спартанец держал чудовище крепко, повернув так, чтобы смертоносное жало не могло причинить ему вреда. Кряхтя, он изо всех сил старался проломить скорпиону трахею. Наконец хитиновый панцирь треснул, чудовище дико задергалось, еще неистовее хлеща хвостом. Кратос едва успел отпрянуть, когда жало просвистело в воздухе, нацелившись ему прямо в глаза. Капля яда попала на лоб и, нестерпимо обжигая, скатилась к брови; она разъела волосы и грозила попасть в глаз. Кратос отпустил скорпиона и поспешил вытереть яд, но рука оказалась испачкана кровью. В сражении такое случалось не раз: кровь словно застилала зрение темной пеленой. Спартанец старательно заморгал, чтобы избавиться от нее. Все же это было лучше, чем яд, ослепляющий навсегда. Однако, когда снизу послышался стук когтей о камень, различие показалось не столь значительным.

Сброшенный скорпион пролетел с десяток локтей и теперь возвращался, чтобы довершить начатое. И Кратос не мог видеть его.

Он зажмурился так сильно, что глазам стало больно, затем вызвал в памяти образ двух тел в храме Афины. От бессильного гнева брызнули слезы, и зрение вернулось. Тем временем скорпион подобрался уже совсем близко и, подняв хвост с ядовитым жалом, приготовился нанести смертельный удар. Кратос бросился к нему, опять схватил за шею и резко дернул вбок — хвост пронесся дугой над головой существа и врезался в скалу, всего в нескольких пальцах от своей жертвы.

С громким криком, в котором выразилось все его напряжение, вся его ярость, Кратос доломал шею горному чудовищу. На сей раз он держал тварь на весу до тех пор, пока она, слабо дернувшись, не сдохла, затем отбросил. Труп несколько раз ударился о камни и скрылся из виду.

Кратос стер с руки кровь и продолжил свой путь, частым морганием стараясь полностью восстановить зрение. Было пройдено всего несколько локтей, он еще не добрался даже до самого выпуклого места скалы, откуда смог бы двинуться прямо вверх, когда снова послышался скрежет, возвещавший о приближении новых скорпионов.

— Афина, ты много от меня хочешь, — сказал Кратос, стараясь проворнее карабкаться по намеченному пути.

И только он достиг переломной точки, как его догнали два монстра, перебиравшие ногами по отвесной скале, словно это была ровная земля.

Нащупав очередной выступ, спартанец встал на него обеими ногами. Держась только левой рукой, правой он отковырнул увесистый камень и что было сил швырнул в ближайшего скорпиона. Тот инстинктивно выбросил вперед загнутый смертоносный хвост — именно этого Кратос и ждал, чтобы запустить второй камень, который попал существу точно в голову. Скорпион попытался отразить атаку хвостом и ужалил сам себя.

Кратос не стал дожидаться, пока умирающий монстр упадет со скалы, и сбил его третьим камнем. Остался последний скорпион. Выгнув спину, он принялся крошить скалу под собой — осколки полетели во все стороны. Кратос закрыл лицо от известковой щебенки и одновременно попытался нащупать новый камень, но тщетно. Тогда он взглянул наверх, прикинул кратчайший маршрут и снова начал карабкаться.