кинжалом… Налейте же мне выпить, моя прелестная Югетта.

— О! Это ужасно! — сказала хозяйка. — В один день пережить смерть отца и той, кого вы обожали!..

— Нет! — сказал Пардальян, осушив бокал. — Рана была неглубокой. Лоиза быстро поправилась…

— И что же? — пролепетала хозяйка.

— Мы обвенчались… в Монморанси. Я надеялся, что мы будем счастливы. Тогда я думал, что очутился в раю. Потому что, и вы это знаете (Югетта опустила глаза), я обожал Лоизу, как буду обожать до своего последнего вздоха воспоминания, которые я храню о ней… Я любил этого ангела, сошедшего на землю. Я завоевал ее своим сердцем и своей шпагой… она была моей душой…

Голос Пардальяна едва заметно дрожал, его взгляд был устремлен вдаль, в прошлое…

— Бедный шевалье! Бедная Лоиза! — вздохнула Югетта, забывая о своей любви перед чудом любви чужой.

— Да! А через три месяца ангел улетел… Вскоре после свадьбы я заметил, что Лоиза чахнет. Но я говорил себе, что так сильно люблю ее, что смерть не осмелится приблизиться к ней! Однажды вечером у нее началась лихорадка, а на следующее утро она обвила мою шею руками, что-то прошептала и тихо скончалась, с любовью глядя на меня своими прекрасными голубыми глазами…

Воцарилось долгое молчание.

— Бедный шевалье! Бедная Лоиза! — проговорила наконец хозяйка тем задушевным голосом, который действует на сердечные раны, как целительный бальзам на раны телесные.

И видя, что шевалье молчит, она осторожно спросила:

— Ваша жена умерла от этой лихорадки?

Пардальян поднял на нее тусклый взор и покачал головой:

— Если бы она просто умерла от лихорадки, — сказал он хрипло, — я тоже умер бы, мне бы нечего было делать на этом свете!.. Однако я жил… живу… — добавил он мрачно.

Он стукнул стаканом по столу и тихо проговорил:

— Лоиза была убита…

— Убита? — воскликнула Югетта.

— Да. Тем ударом кинжала… на Монмартрском холме…

— Но вы сказали, шевалье…

— Что рана была неглубокой? Верно; она быстро затянулась. Однако кинжал…

— Что кинжал?..

— Он был отравлен!..

Хозяйка вздрогнула.

— Я без промедления пустился в путь, чтобы настичь того человека. Вот почему, моя добрая Югетта, я доверил вам моего последнего друга… моего пса, моего славного Пипо.

— И вы настигли его… этого человека?

— Нет еще. Он знает, что я ищу его. Четыре раза мне удавалось догнать его… Злодей был в моих руках! Но страх, Югетта, суровый учитель, и он учит спасать свою шкуру: всякий раз в последний момент убийца ускользал от меня… Но я следую за ним по пятам, и ему не уйти… Я шел по его следу в Италии, в Провансе, в Бургундии… Я вел ту жизнь, к которой приучил меня отец… Я покинул Монморанси, обезумев от отчаяния, забыв о своем титуле графа де Маржанси, не взяв с собой ни единого экю. Меня не пугали ни нищета больших дорог, ни бесконечные странствия под ласковым или грозным небом. Часто, очень часто, голодным укладываясь спать на солому, я вспоминал о доброй хозяйке трактира «У ворожеи», у которой всегда был обед, чтобы утолить мой голод, улыбка, чтобы порадовать меня, и слезы, чтобы утешить в горе.

— Увы! — пробормотала Югетта, услышав эти слова. — Вы думали о хозяйке часто, а она о вас… всегда!.. Что же касается обеда, господин шевалье, — добавила она, с улыбкой вздохнув, — то я смею надеяться?..

— А как же, моя добрая Югетта! Вы разве не знаете, что воспоминания всегда возбуждают аппетит?..

И когда хозяйка проворно убежала на кухню, желая собственноручно приготовить обед повкуснее для господина шевалье, последний еле слышно прошептал:

— И не только аппетит, но и жажду мести… О, как же я мечтаю славно угостить моего врага!.. Ваше здоровье, господин Моревер!..

В кухне, вторая дверь которой выходила прямо на улицу, Югетта столкнулась с двумя господами, и один из них сказал ей:

— Ну-ка, хозяйка! Кабинет для моего товарища и меня, четыре бутылки божанси да одну или две утки!

Югетта проводила гостей в кабинет и покинула их, улыбнувшись на прощание:

— Сию минуту вас обслужат, господин Менвиль и господин Моревер!

— Да чтобы как следует! — громко выкрикнул Менвиль вслед хозяйке, закрывавшей за собой дверь кабинета.

Югетта вернулась в большую залу и принялась накрывать стол для Пардальяна. Когда она уже заканчивала, в трактир вошел молодой дворянин, который взволнованно огляделся и, заметив шевалье, устремился к нему.

— Два прибора, госпожа Грегуар! — сказал Пардальян, узнав Карла Ангулемского.

Юный герцог, очень бледный, упал на табурет.

— Пардальян, мой дорогой Пардальян! — пробормотал он. — Я погиб!

— Ба! — сказал Пардальян. — Что случилось? За вами гонятся солдаты господина герцога де Гиза? Или добрая королева Екатерина пригласила вас на завтрак?

— Вы смеетесь над моим горем, а это нехорошо!.. — обиделся юноша.

Глаза шевалье иронически блеснули. Он схватил Карла за руку и, понизив голос, произнес:

— Я никогда не смеюсь над чужим горем. Молодой человек, прошу вас, прислушайтесь к моим словам. Не забывайте, что у Гиза есть кинжал, а у Екатерины — яд! Помните, что мы живем в загадочное и ужасное время, когда меняется весь облик мира, когда смерть разгуливает по Парижу, где самый воздух насыщен ядом, а во всех темных закоулках сверкают кинжалы! В наши дни ручьи в одно мгновение могут наполниться кровью — я видел это собственными глазами! Поэтому нормальным людям приходится постоянно быть настороже — ведь фарс то и дело оборачивается трагедией, что немудрено в стране, где принцы готовы разорвать друг друга на куски, дерясь за трон, а народ ропщет, требуя хозяина, который завтра поставит свой сапог ему на голову… Страх идет рядом с каждым прохожим… и только люди вроде меня могут позволить себе смеяться, хотя чаще всего им хочется плакать… Я все сказал, мой принц. Расскажите же о своем несчастье…

— Эта девушка, — сказал юный герцог, и его глаза наполнились слезами, — девушка, о которой я вам рассказывал и без которой я не могу жить… Пардальян… она исчезла!..

— Бедный маленький герцог! — пробормотал шевалье с затаенной нежностью. — А что говорит цыган?

— Бельгодер? Я его не нашел! Он куда-то скрылся!

— А что говорит хозяин постоялого двора?

— Он клянется всеми богами, что ничего не знает!

— Надо было его вздуть. Это развязало бы ему язык. Продолжайте!

— Но мне больше нечего сказать. Я как безумный обежал все ближайшие площади и улицы, потом вернулся в «Надежду», потом снова отправился на поиски, и вот я здесь… и я в отчаянии…

Пардальян хранил молчание. Он размышлял, рассеянно гладя голову собаки.

— Да, — проворчал он наконец, словно разговаривая сам с собой, — мы и впрямь живем в эпоху похищений, насилия, грабежей, убийств и темных заговоров. Кто может быть заинтересован в исчезновении бедной цыганочки? Не знаю я, и кем может оказаться этот ребенок на самом деле… Мало ли какие связи могут быть у этого Бельгодера… Я видел на берегу Средиземного моря крабов, подозрительных и осторожных, при малейшей опасности скрывающихся в черных норах. Цыган чем-то смахивает на них… у него такие же хитрые повадки, и он столь же увертлив…

— Пардальян, Пардальян, вы убиваете меня!