Сеной. В нем не было окон. Лампа, подвешенная к очень высокому потолку, не освещала комнату, а только подчеркивала полумрак и, если можно так выразиться, придавала рельефность теням, сгустившимся в этом приюте скорби. Стены были обшиты плохо обструганными досками. Они же устилали пол.

В центре комнаты виднелись пазы закрытого люка, к кольцу которого была привязана веревка. Она поднималась к потолку, а затем по системе блоков спускалась вдоль одной из стен к крюку, прочно вбитому в дерево. Стоило развязать узел, как веревка начинала скользить по роликам, а крышка люка не удерживаемая ею более, падала…

Тот, кто находился на этой крышке, проваливался вниз. Внизу текла Сена — слышался шум воды, похожий на плач, и плеск, похожий на проклятия.

Палач принес с собой мешок с веревками… Ему предстояло связать и задушить жертву, а потом толкнуть труп на люк и опустить крышку…

Войдя, Клод увидел в глубине комнаты в бледном рассеянном свете ту, кого он должен был убить. Она лежала на полу, потеряв от ужаса сознание; ее голова, обернутая черным мешком, касалась крышки люка. Она не двигалась… Возможно, она уже и не дышала… Палач вздохнул от разочарования… или от стыда?

— Кто эта несчастная? — прошептал он. — Что она сделала? Почему должна умереть?

Он долго не мог унять дрожь. Жертвами трех предыдущих казней были мужчины, и борьба, чудовищная борьба будила в нем дикого зверя, который никого не щадит… Но сейчас перед ним лежала женщина… молодая, красивая, может быть, невинная… кто знает?.. Несчастное создание, убивать которое ему не хотелось. Однако девушка обречена, голова уже на роковом люке… словно ему остается всего лишь столкнуть ее в смерть!.. Клод отвернулся… Нет! Никогда у него не хватит мужества занести руку над своей последней жертвой!

Он направился к крюку, удерживающему веревку люка. Огромный и несчастный, мэтр Клод шел на цыпочках, согнувшись, задыхаясь, стараясь не смотреть на свою жертву. Пот крупными каплями катился по его лицу… Не осмеливаясь обернуться, он тронул неверной рукой узел и начал его развязывать… В этот момент осужденная вздохнула, и вздох ее показался палачу трубным гласом Страшного суда… Он отпрянул и замер, пытаясь собраться с мыслями и прислушиваясь:

— Боже, она приходит в себя… мне надо убить ее, прежде чем сбросить в воду… Иначе она сумеет спастись…

И он добавил, задрожав, как в ознобе:

— Если же бедняжка не умеет плавать, то смерть ее будет мучительна… Нет, я не допущу ее страданий, я сам убью ее, и она умрет легкой смертью!

Он обернулся и с яростным криком, словно пытаясь ожесточить себя, подскочил к приговоренной и опустился на колени, чтобы надеть ей на шею удавку.

— Она умрет! — бормотал Клод. — Я должен действовать… Это моя последняя жертва…

Осужденная пошевелилась… Палач услышал тихие слова:

— Прощай, матушка… милая матушка… Отец! Отец! Где ты?

— Она призывает свою мать, — задыхался Клод, бледный от ужаса, — она призывает отца… Какой у нее нежный и печальный голос… И как он волнует мое сердце!

Жгучее любопытство охватило его! Увидеть! Увидеть лицо этой жертвы… Этой девочки, одетой в странный цыганский наряд… Да… увидеть ее. И, может быть, отгадать по лицу приговоренной ее преступление. Разум его еще противился искушению, а пальцы уже развязывали тесемку, державшую черный мешок. Вот он отбросил ткань, вот увидел прелестное лицо, сомкнутые глаза с длинными ресницами, чистый лоб и сияющие волосы Виолетты… Он долго смотрел на нее, потрясенный этой безупречной гармонией изящества, невинности и красоты.

— Как она прекрасна! — произнес он со вздохом. — Неужели она сейчас умрет?..

Он так глубоко задумался, что забыл, зачем здесь находится.

И вдруг, еще раз взглянув на нее, Клод почувствовал, как глухо и сильно бьется его сердце, как что-то плачет и смеется в нем; его охватили исступленная радость и невыносимая боль; душа, почуяв невероятное, встрепенулась и послала сигнал в мозг…

— Боже мой! — пробормотал он, хватаясь за голову. — Я схожу с ума!.. Что это? Господи! Это возмездие! Я теряю рассудок!.. Это лицо… О! Это лицо!.. Оно напоминает мне… нет… Это безумие! Ей было бы сейчас столько же лет! (У него вырвалось сдавленное рыдание. ) Это ее волосы… и ее рот… О! если бы я мог увидеть ее глаза! (Рыдание перешло в хриплое рычание. ) Если бы это была она! Моя дочь! — бормотал он. — Моя дочь! Мое дитя! Виолетта! Виолетта!

Виолетта открыла глаза и испуганно посмотрела на палача. Это было неописуемое мгновение. Глаза девочки вдруг наполнились светом… Она простерла руки и прошептала с бесконечной радостью:

— Мой отец!.. Мой папа Клод!

Клод испустил душераздирающий вопль, который заставил задрожать стены комнаты.

— Боже милостивый! Это она! Это мое дитя!

Он вскочил и заметался по комнате, словно неистовая радость и сомнения закружили его в вихре. Его огромные руки то судорожно тянулись к ней, то бессильно падали. Он не решался дотронуться до нее! Он смеялся и плакал. Он говорил:

— Неужели, неужели? Это мое дитя? Значит, я не сошел с ума? О! Это действительно ты?

Девочка радостно улыбалась:

— Это я, отец! Это я!

Наконец он несмело приблизился к Виолетте, обхватил ее своими могучими руками, поднял, как перышко, унес подальше от рокового люка, сел на пол и усадил ее к себе на колени.

Он плакал; его распухшие от рыданий дубы бормотали непонятные слова, на его лице светились изумление, небывалое счастье и неземной восторг… Виолетта улыбалась и повторяла:

— Мой отец… мой дорогой папа Клод… это вы… это действительно вы… мой отец…

А он умолял:

— Пожалуйста, называй меня так еще… еще… чтобы я слышал твой голос… какая же ты красивая!.. Обними меня за шею, помнишь, как прежде?.. Так что же с тобой случилось? Нет, молчи, это ты мне скажешь потом… Неужели это ты? Я не сплю, нет? Это твои дорогие глаза… твои прекрасные волосы. Дитя мое… моя жизнь… моя Виолетта…

Его громадные плечи сотрясались от рыданий. Он забыл обо всем, забыл, где находится, забыл, зачем пришел сюда…

— Ах, да! — сказал он, восторженно смеясь. — Пора домой… Понимаешь? Домой!

— В наш славный маленький домик в Медоне?..

— Нет… то есть… да! Почему мы здесь сидим? Идем же…

— Здесь! — прошептала Виолетта в ужасе. — О! Отец… но где же мы находимся?

— Мы…

Лицо Клода исказила судорога. Во взгляде мелькнуло безумие. Он повторил, дрожа:

— Почему мы здесь? Почему?!

— Отец, отец! Какой ужас написан на вашем лице! О! Я боюсь! Что это за дом?

— Что это за дом? — повторил Клод, озираясь по сторонам и проводя рукой по лбу. — Господи, я вспомнил… Бежим… скорее бежим отсюда!

Он рывком вскочил и схватил за руку девушку, охваченную таким же ужасом, какой она вдруг услышала в голосе своего отца. В этот момент отворилась дверь. Вся в черном, вошла Фауста.

Женщина устремила на Виолетту взгляд, полный жгучего любопытства.

— Так это, — прошептала она, — и есть ребенок, которого подобрал палач! Значит, это дочь Фарнезе! Что ж, тем хуже для нее… Ей придется умереть!

Клод окаменел. Фауста мрачно улыбнулась:

— Чего вы ждете, вы, поклявшийся повиноваться?

Клод отпрянул от нее, как дикое животное от ножа. Виолетта, дрожа, обратила растерянный взгляд на эту женщину в черном, которая так странно говорила с ее отцом. Фауста же по-прежнему спокойно повторила:

— Чего вы ждете?