— Здесь творятся другие дела. Давай уйдет, — тихо ответила Мохама.

Впервые Клеопатра увидела страх на лице рабыни.

— Нет, давай посмотрим, — уперлась царевна. — Может, мы узнаем что-то важное для отца, и он наградит нас.

— Если твой отец узнает, что мы шлялись по городу, тебя посадят под замок, а меня казнят. Ты же знаешь правила. Нам разрешено ходить не дальше конюшен.

— Я не дам тебя в обиду, — властно пообещала Клеопатра.

— Выходи, Кельсий! Выходи, римская свинья! — заревела толпа, все больше распаляясь.

— Выходи, римский прихвостень! — завизжала какая-то темнокожая старуха.

— Что случилось, господин? — спросила царевна у сына Мельхира.

Чтобы он ее не узнал, Клеопатра обратилась к нему на египетском.

— Не твое дело, девчонка. Иди, куда шла.

— Господин, я знаю тебя. Ты сын господина Мельхира. Моя бабушка Селинка была кормилицей твоего отца, — на ходу выдумала царевна, надеясь, что молодой человек понятия не имеет, как звали кормилицу его папаши.

Юноша фыркнул:

— Если ты так хочешь знать, внучка дойной коровы, то римский негодяй, который живет в этом доме и набивает брюхо на денежки, которые он получил за пот и кровь египтян, вчера убил ни в чем не повинную домашнюю кошку. И мы заставим его заплатить за это преступление.

То была благородная голубая кошка, привезенная из Персии, любимица местного повара, который каждое утро лично кормил животное.

— Вчера повар захворал, и кошка осталась без еды. Она вышла в обеденный зал и стала мяукать. Этот жирный римлянин, который ночью крепко загулял, утром, как водится, был зол как демон. Он ударил кошку о стену и убил ее.

Юноша отвернулся от Клеопатры, которая вкратце пересказала эту историю Мохаме. В родном краю рабыни кошки не считались священными животными.

Из-за угла донесся грохот копыт, и на улицу вылетел отряд городской стражи. Клеопатра вспомнила: царский указ запрещает собираться на улицах толпой, о чем позабыли разъяренные граждане. Присмотревшись, она поняла, что здесь толпились по большей части жители бедных районов, которые нередко объединялись в банды и творили беззакония. Случалось, они нанимались на службу тем, кто платил за грязную работу. Как же они очутились в богатой части города? Как сумели проскочить мимо стражников, которые стояли на часах у Врат Луны? Или горожане уже начали собираться в отряды, пренебрегая приказом царя?

От лошадиных копыт поднялись тучи пыли, и Клеопатра стянула с головы шарф, прикрывая нос. Ее длинные волосы свободно упали за спину, отчего девочка стала похожа на вдову в трауре. На всадниках была чистая белая одежда. Не похоже, что они прискакали с дальних концов города. Это были александрийцы, причем египтяне, спокойные и хорошо вооруженные. В греческом квартале они держались хозяевами. Бандиты или стража? Непонятно.

Мохама ухватила девочку за руку так крепко, что на запястье наверняка останутся синяки.

— Уходим отсюда!

— Со мной все в порядке, — заявила Клеопатра, выдергивая руку. — Если тебе страшно, уходи.

Толпа расступилась, давая дорогу конникам. Командир отряда подскакал к воротам и поднял коня на дыбы. Копыта жеребца ударили в створки ворот, едва не свалив деревянную ограду.

— Мы не в игры играем, римлянин! Открывай ворота и предстань перед народом Египта!

Командир снова заставил коня ударить копытами в ворота. Деревянные створки затрещали. Толпа угрожающе двинулась вперед, увлекая за собой и Клеопатру. Девочка растерянно огляделась по сторонам, но Мохамы рядом не оказалось. Царевне ничего не оставалось, кроме как поддаться напору толпы, чтобы ее не сбили с ног и не затоптали.

Оказавшись во дворе, горожане растерялись, не зная, что делать дальше. Неожиданно из дома вышли трое слуг-египтян. Они выволокли толстого Кельсия и бросили его под ноги командира отряда.

Римлянин оказался похожим на Авлета. Он был темноволосым и пузатым. Его густые черные брови от страха ползли на лоб. Бедняга пытался закрыться от бунтовщиков пухлыми слабыми руками.

— Вставай, римлянин! — приказал сын Мельхира. Его греческий и сейчас был безупречен.

Толстяк попытался заговорить, но лишь беззвучно открывал рот. По его лицу катился пот, все тело содрогалось в ужасе, дыхание со свистом вырывалось из груди. Говорить он не мог.

— Обыщите дом, — приказал сын Мельхира, потеряв всякий интерес к римлянину. — Заберите богатства, которые царь украл у своего народа и отдал этому злодею.

Все — мужчины и женщины, некоторые верхом на лошадях — ринулись в дом. Клеопатра застыла на месте, не сводя взгляда с Кельсия. Римлянин снова попытался заговорить, но схватился за грудь и рухнул как подкошенный.

— Вставай! — ледяным голосом велел сын Мельхира и пнул толстяка в бок.

Эта грубость испугала царевну. Ей хотелось защитить гостя своего отца, но нельзя было открывать свое имя. Что она могла сделать, одна против толпы? Отцу придется отвечать перед Римом, если этому человеку причинят вред. Но как же поступить? Объявить, что она — царевна, царская дочь?

Испугавшись, что солдаты сейчас убьют римлянина, девочка пошла в дом. Она услышала звон бьющейся посуды и крики слуг, часть которых спряталась под столами, а часть вступила в потасовку. Толстомордый горожанин прижал молоденькую служанку к двери, разорвал на ней платье и грубо захохотал, глядя на ее наготу. Царевна потянулась за ножом. Она едва удержалась, чтобы не всадить кинжал в спину негодяя-насильника. Но мужчина углядел, как его товарищ тащит бронзовую статую богини Хатхор, и бросился ему на подмогу.

Толпа разгромила кухню, выволокла в главный зал горшки с зерном и принялась крушить мебель. Какой-то старик, хохоча, принялся мочиться в большую вазу, расписанную сценами из египетских мифов. На диване расположились стражник и одна из кухарок. Женщина раскинула ноги, а мужчина неистово двигался, лежа на ней. Кухарка рычала, как дикий зверь, не обращая внимания на Клеопатру, которая уставилась на женщину, открыв рот. Девочка не понимала, как такое грубое нападение может вызывать у жертвы бешеный восторг.

Кто-то крепко ухватил ее за талию. Над ухом Клеопатры прошептал голос Мохамы:

— Ты еще налюбуешься на такое. Нужно бежать.

Взяв Клеопатру за руку, рабыня выскочила во двор. Там уже развлекались мужчины, они подбрасывали бесчувственное тело римлянина над головами, словно большой кожаный мяч.

— Отведем его к царю! — закричал командир отряда. — Пусть Нотос-Ублюдок узнает, что мы думаем о его римских дружках!

Толпа хлынула на улицу, волоча с собой несчастного толстяка. Его руки и ноги безвольно болтались. Он походил на марионетку, сорвавшуюся с ниток. Глаза римлянина закатились под лоб. Он не шевелился и не издавал ни звука. Когда взбудораженные горожане попытались втащить беднягу в ворота, тело ударилось о верхнюю перекладину и рухнуло в пыль. Командир стражи остановил коня и пригляделся к упавшему римлянину. Тот лежал без движения. Один из горожан наклонился и потряс толстяка за плечо. Кельсий остался лежать, как лежал. Его глаза были полуоткрыты, но совершенно безжизненны.

— Он умер!

— Умер? С чего ему умирать? Неужели римлянин умер от страха?

Никто не ответил на риторический вопрос сына Мельхира. Царевна уставилась на труп, беспомощно цепляясь за холодную сухую руку Мохамы.

— Бросьте его в дом, пусть царь оплатит его погребение. А мы пойдем во дворец жаловаться.

Всадники, окруженные толпой, двинулись в одну сторону, Мохама и Клеопатра — в другую. Остальные египтяне сели на своих лошадей и верблюдов и поскакали за процессией.

— Они идут к дворцу, — сказала Клеопатра рабыне, которая тащила ее прочь по улице.

— Да, нам тоже пора возвращаться. Нужно попасть домой, пока не начались беспорядки. Быстрее!

Мохама дернула девочку за руку, опасаясь, что та снова начнет сопротивляться. Но царевна больше