это, сержант неторопливо доставал блокнот.
Точно так в разгар сражения в Арденнах брал в руки свой боевой планшет с картой бравый генерал Паттон, которого сержант видел вчера в кино. Сейчас важно было первым собрать сливки. Зафиксировать все, что знают эти люди об обстоятельствах и мотивах убийства, приметах преступника, оружии… Пока эксперты-криминалисты будут входить в курс дела и разбираться, что к чему, именно на него, на сержанта Лопеса де Соузу, набросятся репортеры и фотографы в поисках подробностей!
Он потрогал носком ботинка труп мулата. Конечно, это не такое уж интересное дело, как, например, то, что случилось однажды, года два назад, кажется, напротив Ботанического сада, где террористы прихлопнули бывшего немецкого нациста. Об этом, говорят, писали даже в Европе! И к регулировщику уличного движения, что стоял напротив дома, приходили репортеры даже из Израиля! Но такое достается только счастливчикам. Одному из миллиона. А ему… Ладно, будем довольствоваться тем, что есть. Вероятно, этого парня пристрелили из-за женщины. Репортеры на это клюнут.
Он представил себе шапку через всю первую полосу «Нотисии»: «ЛЮБОВЬ, ОБОРВАННАЯ ПУЛЕЙ…», и чуть ниже – фотография: «…детектив Лопес де Соуза информирует нашего корреспондента об обстоятельствах трагедии…» Он, правда, не был детективом, но вдруг репортер ошибется?…
– Ну, так как? Кто видел, куда скрылся убийца? – строго повторил сержант.
– Да вот он, – сказал Старый Педро, махнул салфеткой на парнишку лет примерно двадцати.
Обхватив руками голову, он тупо смотрел на убитого.
– Это… ты… убил? – недоверчиво спросил полицейский.
Парнишка кивнул головой и всхлипнул.
– Почему?
Все вокруг замолчали и придвинулись поближе нетерпеливо дыша в затылок сержанта жареным чесноком, лимонной настойкой и перекисшим пивом.
– Я его убил… за то, что он сказал… он сказал… он сказал…
– Ну что? – рявкнул сержант.
– Он сказал, что Салданью давно нужно было выгнать из сборной.
Сей печальный эпизод отнюдь не выдуман автором ради привлечения читательского внимания к книге. Скептики могут обратиться к бразильским газетам за 19 апреля 1970 года, описавшим сей факт в колонках полицейской хроники, или заявиться в «Лузитанию» к Старому Педро, или Лопесу де Соузе, который продолжает исправно отбывать службу на перекрестке под бездействующим светофором, или у Сильвии, по-прежнему несущей нелегкое бремя своей древнейшей профессии в окрестностях этого кабака, или у прочих его завсегдатаев, собирающихся у стойки Старого Педро после полудня.
Проще всего, однако, будет поверить автору на слово и, не тратя попусту времени и сил, обратиться вместе с ним к исследованию причин и мотивов этой драмы. Для этого нам понадобится повернуть колесо истории на несколько оборотов вспять.
„Человек, который разбирается в людях'
И педантичные историки футбола, коллекционирующие пожелтевшие газетные вырезки, и вдохновенные поэты этого спорта, хранящие в сердцах своих трепетно-живые картины минувших чемпионатов, помнят, конечно, о том, что после «трагического», «постыдного», «катастрофического» проигрыша сборной Бразилии 19 июля 1966 года матча с португальцами в Ливерпуле страну – несмотря на уже имевшийся печальный опыт подобного поражения в 1950 году – захлестнула волна отчаяния и печали. Дело не ограничилось потасовкой (а кое-где и перестрелкой!), битьем стекол да сожжением чучел тренера Висенте Феолы и его помощников. Группа депутатов конгресса потребовала военно-полицейского расследования деятельности руководителей бразильского футбола. Газета «Жорнал до Бразил» мрачно пророчествовала: «В кругах оппозиции имеется убежденность, что деклассификация нашей команды на первенстве мира окажет фатальное влияние на политическую ситуацию в стране. Теперь в гуще народных масс неизбежно возрастут настроения разочарования финансово-экономической политикой правительства, разочарования, которое могло бы быть смягчено в случае победы бразильской команды в Англии…»
Долго не стихали взаимные попреки, угрозы и брань в кабинетах футбольных федераций и на страницах прессы, вновь продемонстрировав старую истину о том, что бразильцы умеют красиво побеждать, но еще не научились красиво проигрывать.
В результате первые полтора года после поражения в Англии были потеряны. До конца 1967 года бразильская сборная всего лишь трижды встречалась с серьезным соперником, и все три матча закончились вничью (с командой Уругвая), после чего руководящие футбольные чиновники вдруг протрезвели и, выяснив, во-первых, что в результате «ливерпульской трагедии» конец света не наступил и жизнь продолжает идти своим ходом (причем таким быстрым, что очередной чемпионат мира приближался с устрашающей скоростью), сделали второе и еще менее приятное открытие, которое состояло в том, что на сей раз бразильской команде предстоит пройти неприятную процедуру отборочных игр, от которых она была освобождена свыше десятка лег. И оказывается, до начала этих игр остается полтора года. Всего полтора года! Началась лихорадочная суета, новые споры, старые препирательства из-за распределения начальственных мандатов и руководящих должностей.
В конце концов тренером был назначен один из трех братьев Морейра – Айморе, тот самый, что руководил национальной командой на победоносном чемпионате 1962 года в Чили.
Под его руководством сборная провела в 1968 году свыше 20 матчей. Блистательные победы (2:1 – над сборной ФИФА или 6:3 – над сборной Чехословакии) чередовались с меланхолическими ничьими и удручающими поражениями. К концу сезона бразильская пресса открыла кинжальный огонь по руководству СБД (Бразильской конфедерации спорта) во главе с Авеланжем. В воздухе пахло грозой: до первого отборочного матча оставалось восемь месяцев, а по-настоящему сильной, сыгранной команды Бразилия так и не имела. Морейра был, по сути дела, игрушкой в руках конфедерации и назначенного ею руководителем команды банкира, биржевого дельца, промышленника и владельца радио и телестанций Карвальо. В матчах 1968 года в сборной было перепробовано 57 футболистов, но сколько-нибудь постоянного состава так и не определили. И кое-кто из тренеров и обозревателей уже мрачно прогнозировал, что сборной Бразилии не удастся даже пробиться в число шестнадцати финалистов мексиканского турнира.
Летние январские футбольные каникулы на рубеже сезонов 1968 и 1969 годов слегка пригасили бушевавшие страсти. И, вероятно, поэтому сенсация получилась особенно оглушительной, когда 4 февраля 1969 года передачи всех бразильских телестудий и радиостанций страны были прерваны экстренным сообщением о том, что тренером сборной назначен Жоао Салданья.
«Человек, который разбирается в людях». Так охарактеризовал его патриарх бразильской литературы Жоржи Амаду, которого репортеры, разумеется, не смогли оставить в стороне от полемики, охватившей всю страну и вызвавшей реакцию более бурную, чем в иных странах смена кабинета министров.
«О Жоао я имею право судить, поскольку мы с ним старые друзья. Это человек, который разбирается в людях и умеет ими руководить».
«Мы потеряли сборную!» – этот трагический вывод был переброшен через разворот одной из крупнейших газет Сан-Паулу, «Жорнал да тарде», подвергавшей уничтожающей критике и Салданью, и конфедерацию спорта. Она отражала разочарование футбольных хозяев этого крупнейшего латиноамериканского города, надеявшихся, что тренер будет выдвинут из Сан-Паулу. «Наша первая победа», – не без ехидства отпарировала выпад «паулистов» выходящая в Риоде-Жанейро газета «Жорнал дос спортс»: «СВЕРКНУЛ НАКОНЕЦ-ТО ЛУЧ СВЕТА В БРАЗИЛЬСКОМ ФУТБОЛЕ!»
Кто же он такой, этот Салданья? Следует признать, что его назначение на пост тренера сборной не могло не вызвать полемики. С одной стороны, он, безусловно, зарекомендовал себя как один из наиболее
