Она стоит на груде старых ящиков высоко надо мной. Руки у нее скрещены на груди, стройная нога выставлена вперед, а бедра слегка приподняты, они подчеркивают изгиб стройной талии. Мне до боли хочется обнять ее. Ее плащ спадает с широких плеч; она встряхивает головой, чтобы убрать густые кудри с прекрасных бездонных глаз. Похоже, она вовсе не рада снова видеть меня.

– Черт бы тебя побрал, Кейн, – слышу ее отчетливый выговор. – Ну когда ты наконец оставишь меня в покое!

– Стоп! – заорал Коллберг, выскакивая из кабины помрежа. – Стоп, стоп, стоп!

Техники бросились к переключателям и вскоре доложили, то передача во всемирную сеть прервана.

Коллберг упал обратно в кресло, дрожа от радости победы,

Это было великолепно. Это было даже лучше, чем он мог мечтать. Господи, да лучшей приманки для рынка и быть не могло, даже если б он сам написал сценарий. Выживет ли Пэллес? Не ясно. Может ли Кейн спасти ее? Неизвестно, Как он сумеет снова завоевать ее? Вот над этим будут ломать головы абсолютно все.

Он забрался поглубже в кресло. Каждый его мускул содрогался в почти эротическом экстазе.

Восхитительно!

Его величество бормочет что-то из-за груды хламья – отсюда его не видно. Я борюсь с гневом, тысячекратным эхом откликающимся в голове: «После всего, что я сделал ради тебя, ты так меня встречаешь!»

– Я серьезно, Пэллес. – Надеюсь, голос мой достаточно сдержан. – Насчет новостей из дома. Нам нужно поговорить. Она презрительно усмехается.

– Я знаю, зачем ты пришел, Кейн, так что передай этим жирным ублюдкам, что у меня все хорошо, спасибо. Мне не нужна твоя помощь. Можешь возвращаться домой.

Мы оба знаем, о каких жирных ублюдках идет речь.

– Это совсем не то, что ты думаешь…

– Ясно. Я должна быть счастлива, что ты пришел мне на помощь. Ну, что еще я должна чувствовать?

Я борюсь с соблазном избрать самый простой путь, позволить распирающей меня ярости вырваться наружу, сорваться на крик, как это часто случалось в последние месяцы нашей совместной жизни. В чем-то тут виновата Пэллес, она научила меня кричать. Вначале для меня было проблемой повысить голос; потом проблемой стала иная крайность.

Я держу себя в руках – ведь на кон поставлена жизнь Пэллес. Кому сейчас нужна моя раненая гордость?

– Пожалуйста, – безмятежно говорю я и ставлю лампу на ближайший обломок, чтобы освободить руки, – прошу тебя, давай разойдемся мирно. Позволь поговорить с тобой с глазу на глаз всего пять минут. Потом я уйду.

На мгновение агрессивность на ее лице сменяется растерянностью: моя неожиданная покорность озадачивает ее.

Она смотрит на меня со своего возвышения, окруженного токали. Я чувствую, что одну драгоценную секунду, когда наши глаза встретились, она видит меня самого, а не тот образ, который запечатлелся у нее в мозгу, – образ угрюмого циничного негодяя, причинившего ей столько боли.

Думаю, мы слишком долго мысленно говорили друг с другом, спорили с воображаемым Кейном и нематериальной Пэллес и при этом забыли, что на самом деле они реальны.

И вот мы встретились – теперь я могу заглянуть в ее глаза. Кажется, мы еще что-то значим друг для друга… Она приоткрывает рот и набирает в легкие воздух, пытаясь заговорить…

Внезапно со стороны лестницы раздается громкий голос;

– Эй, Пэллес! Что, уже не надеялась когда-нибудь меня увидеть?

Ламорак.

Я не вижу его, но Пэллес стоит гораздо выше. Ее лицо озаряется таким счастьем, какого я не видел много-много лет.

– Ламорак! – восклицает она. – Господи, Ламорак! Она слезает с возвышения и радостно мчится к нему.

– Таланн, и ты жива! Не могу поверить!

Она уже забыла обо мне.

По толпе проносится радостный шумок. Многие пробиваются к лестнице, окружая вернувшихся героев. Подвал наполняется ликованием, а я остаюсь в стороне.

Вода плещет о сапоги, а я стою и слушаю голоса. Не думаю, что я смог бы спокойно смотреть на то, как Пэллес упадет в объятия Ламорака и покроет поцелуями его лицо.

Чем дольше я жду этого, тем сильнее чувствую себя подростком, жмущимся в уголке на университетской вечеринке. Еще пара минут – и мне больше невмоготу терпеть ожидание. Ладно, рано или поздно все равно придется привыкнуть к тому, что ее обнимает другой.

Я с трудом заставляю себя присоединиться к остальным. Из темноты выхожу в освещенный круг.

Многие токали плачут. Многие пытаются коснуться Ламорака или Таланн, словно хотят убедиться, что они не привидения и не собираются исчезать. Пэллес стоит в центре толпы; рядом с ней находится Таланн, но Пэллес обнимает за плечи Ламорака, который сидит на ступенях, вытянув перед собой сломанную ногу.

Я никак не могу избавиться от мысли, что ни в Театре правды, ни в Донжоне – в общем, ни разу за весь побег – он не спросил, как там Пэллес. Таланн задала мне этот вопрос почти сразу же: «Тебя послала Пэллес? Она жива? Она ушла?» А Ламорак ни словом не обмолвился о ней.

Мне очень хочется сказать об этом Пэллес – но сказать так, чтобы не выглядеть ревнивой сволочью, каковой я, собственно, и являюсь.

Теперь Пэллес смотрит на меня сияющими глазами и глубоким голосом спрашивает:

– Это правда? Ты помог им бежать из Донжона? Ты? В одиночку?

Я пожимаю плечами.

– Иначе я бы тебя не нашел.

На самом деле это не так, но правда сейчас ни к чему.

Ламорак бормочет:

– Он спас меня, и не раз. Было достаточно таких моментов, когда он мог бросить меня, и никто не посмел бы обвинить его за это. Даже я.

Подобное благородство ничего ему не стоит, и он швыряет его, как объедки с барского стола.

Пэллес с обожанием заглядывает ему в глаза, а потом неожиданно смотрит на меня, словно только что вспомнив о моем присутствии. Она вспыхивает и осторожно освобождается из его объятий. Это опасение задеть меня ранит не меньше, чем созерцание ее рук, обнимающих другого.

– Кейн… извини, но я… Ну, понимаешь… Я думала…

– Знаю. Знаю, что думала. Забудь. Твои подозрения могли оказаться правдой.

– Тогда… – она мнется, – тогда у тебя действительно есть новости из дома?

– Да, – просто говорю я. – Тебя нет на связи. Ладно, я и сам понимаю, что веду себя по-детски, но я устал ходить вокруг да около. Пусть теперь она придумывает для своих подопечных какие-нибудь сказочки о том, что значит «нет на связи».

Ударь я ее – она не испугалась бы сильнее. Ее лицо бледнеет, краснеет и снова бледнеет.

– С-сколько? – выдавливает она.

– Дня четыре.

Она медленно обдумывает информацию. Потом смотрит сквозь меня, словно заметив что-то интересное на полу, переводит взгляд на Ламорака, вновь на меня.

– Ты прав. Нам надо поговорить. Втроем.

Мы тащим вдвоем Ламорака вверх по лестнице, а Таланн грустно смотрит нам вслед. Лицо короля багровеет, и он начинает шарить глазами вокруг, пока его не успокаивает тихое слово Пэллес. Мы проходим мимо кантийцев, весело подтрунивающих над обманутым Томми, и уходим дальше в