– И что теперь?

– Подождем.

Я отпускаю дверь и переношу тяжесть тела на подушечки пальцев на ногах, одновременно обнажая длинный боевой нож. При следующем рывке дверь распахивается, и я делаю фехтовальный выпад, вонзая острие ножа в рот ближайшему стражнику – у него крошатся зубы и разрывается щека где-то над челюстным суставом. Он отшатывается и с криком падает. Я снова захлопываю дверь и держу ее.

– Теперь, – негромко говорю я, – остается только дождаться, чтобы кому-нибудь из них пришла в голову замечательная идея…

– Какая идея?

Сквозь дверь я чувствую скрежет и удар – кто-то задвинул тяжелый засов.

– Да, вот эта. Они заложили дверь снаружи. Видно, надеются взять нас в оборот после того, как разрешат остальные проблемы.

За тяжелой дверью почти не слышно шума, не видно ни лучика света. Теперь доносятся отчаявшиеся голоса откуда-то снизу; они вопрошают, что происходит.

Я нащупываю щель под дверью и рукоятью боевого кинжала забиваю туда клинок метательного ножа. Так я запирал дверь квартиры, где жил в детстве, – только вместо ножа у меня была монетка. Запор не остановит стражников, но задержит их и предупредит нас – мы услышим скрежет.

Из поясного кармана я достаю зажигалку Кайрендал и высекаю огонь. За светлым кругом колеблющегося пламени из темноты на нас нерешительно смотрят чьи-то глаза.

– Что случилось? – шепчет кто-то. – Вы ведь не стражники – неужели вы наконец-то пришли за мной?

Таланн перестает дышать, и я кладу руку ей на плечо.

– Не отвечай. Мы ничего не можем сделать для этих людей. Заговорить с ними означает дать им ложную надежду.

Оттуда исходит тяжелый дух застарелого пота и нечистот, сладковатый запашок гангрены, зловоние газов, образовавшихся во вздутых трупах – все это смешивается в ужасный смрад, от которого першит в горле, а на глаза наворачиваются слезы.

Я даю Таланн зажигалку.

– Веди. А я понесу этого героя,

В неясном свете Ламорак выглядит еще хуже. Впрочем, бившая фонтаном кровь из ран теперь едва- едва течет. Не знаю, выживет ли он. Вот дерьмо! Что ж, в конце концов, я вытащил его из Театра правды – а это уже немало,

– Держись, дурень, – бормочу я, смазывая его рану на груди мазью, которую дал мне Ма'элКот; может, она остановит кровотечение.

Я беру его на руки, от чего мои раны на колене и на плече словно взрываются.

– Держись! Я не хочу сказать Пэллес, глядя ей в глаза, что ты умер здесь, внизу. Она не поверит, что я не убил тебя.

Мы идем вниз по длинному ступенчатому спуску в Шахту. Пол очень скользкий – таким он стал от дыхания сотен арестантов. Таланн сейчас как раз проходит мимо первого из них – все они прикованы к стене за одно запястье.

Шахта имеет в диаметре около пяти метров. Этого хватает, чтобы прикованные вдоль обеих стен арестанты не могли дотянуться до нас, идущих посередине. Все узники обнажены и выпачканы фекалиями, своими и соседскими.

У заключенных Шахты нет шансов на освобождение, разве только по какой-то невероятной случайности кто-нибудь из них будет помилован и выпущен из Донжона. Их кормят по минимуму и не снимают с них оковы до самой смерти. Отходы их жизнедеятельности стекают вниз по спуску, так что нижние пленники буквально купаются в этих отходах. Изредка – примерно раз в месяц – сюда приходят стражники, чтобы снять оковы с трупов и окатить несчастных водой. Тела скатываются еще ниже и гниют там.

В свете нашего крошечного фонаря видны мужчины и женщины, превращенные в нечто, не похожее на людей и даже на животных. Они представляют собой кучи изъязвленного мяса, брошенные здесь непонятно для какой цели. Сам Данте не вынес бы этого зрелища.

Таланн едва держится. Ее плечи дрожат, изредка до меня доносятся тихий всхлип и мольба к Великой Матери, чтоб она была милосердна к этим людям и убила их.

Представьте, я уважаю Ма'элКота, кроме шуток, но если когда-нибудь он мне понравится, в эту минуту достаточно будет напомнить себе об этом месте – таким его сделал именно он.

С другой стороны, здесь вряд ли намного хуже, чем в трущобах наших рабочих. Они рассказывают, что в узких улочках дерьмо точно так же течет вниз, от дома к дому, – но зато там умирают гораздо быстрее, чем в Шахте.

Я прикладываю такие усилия, чтобы нести Ламорака, что у меня в груди все сильнее разгорается боль. От смрада на глаза наворачиваются слезы, живот сводит судорогой тошноты…

Сверху долетает визг петель. Далеко позади возникает проблеск света. Времени у нас больше нет.

– Я вижу! – хрипло выдыхает Таланн, глядя вниз. Вероятно, она имеет в виду отверстие.

– Отлично. Когда будешь там, не вздумай останавливаться. Погаси свет и зажми зажигалку в кулаке. Пока Ламорак не придет в себя, света у нас больше не будет.

Окажешься на дне – быстро отходи в сторону. Мы с Ламораком последуем сразу за тобой.

Мы у самой ямы – это всего лишь естественная полость в каменном полу. Внизу чуть слышно капает вода.

Сверху доносятся громкие голоса и топот. Очень скоро стражники окажутся в пределах арбалетного выстрела, несмотря на низкий потолок, – эти стрелы летят по очень пологой траектории.

Ярко-фиолетовые глаза Таланн на мгновение заглядывают в мои; через секунду она тушит зажигалку, и на нас наваливается темнота, такая густая, что ее можно попробовать на вкус.

Ее рука дотрагивается до моей, а губы легко касаются моего рта. После этого она исчезает.

Проходит целая вечность, прежде чем я слышу ее неясный голос: «Идите!»

Я глубоко вдыхаю и переношу тяжесть Ламорака на плечи. Приходится собрать всю свою храбрость, чтобы ступить с каменного пола в никуда.

Мы падаем, падаем, падаем, ударяясь о стены и скользя по изгвазданному дерьмом камню. Ничего не видно – сколько нам еще падать, сколько осталось позади? Мы снова ударяемся, кувыркаемся и падаем, падаем…

Наконец мы на земле, глубоко погруженные в какую-то мягкую массу, которая слегка потрескивает.

Я выкапываю проход наружу, стараясь не думать о том, что сейчас соприкасается с моими ранами,

– Таланн?

Она высекает огонь. Господи, неужели я выгляжу так же мерзко? Невозможно понять, в чем она извалялась с головы до ног, потому что мое обоняние притупилось еще несколько минут назад в Шахте, когда мы с Ламораком лежали в груде трупов, покрытой толстым слоем человеческих отходов.

Ну, это вынести нетрудно; примерно в такой же куче находишься после Ритуала Перерождения.

В свете крошечного дымного огненного язычка мы находим Ламорака. Подземная речка тоже оказывается недалеко, всего в нескольких метрах. Вот почему куча отходов не растет и не закупоривает дыру в Шахте: часть их уносит вода.

Ламорак в отключке, и мне остается лишь снять свой пояс-гарроту, чтобы крепко привязать к одному его концу руку Ламорака, а к другому – свою.

– Помни, – говорю я Таланн, – нельзя плыть, пока не сосчитаешь до шестидесяти.

– Помню, – отвечает она. – Один-анхана, два анхана.

– Давай!

Она задувает огонь и бесшумно соскальзывает в воду. Я обеими руками зажимаю рот и нос Ламорака и следую за ней.

Вода покрывает мою голову, словно материнское благословение, и я несусь в абсолютно черном потоке, ничего не чувствуя и не думая ни о чем, – только мозг автоматически отбивает секунды. Если б я не был так истощен, если б вода была не такой холодной и не успокаивала боль в ранах, я мог бы запаниковать. Однако сейчас у меня просто нет сил, чтобы волноваться.