— Без вопросов, Боря. Пока так, — сразу сказал ему я и попросил отойти чуть в сторону от мента и водилы. Он послушался, отошел. — Теперь вы, — обратился я к другим. — Если хотите жить, делайте, что велю. Гена, сними свой ремень и подставь руки. Начнете артачиться, пострадаем все… Ну!

Водила прикусил губу и перевел взгляд на Нину, затем снова уставился на меня.

— Да делай, делай! Ничего, кроме пули, ты там не высмотришь. В эту игру два раза не играют, дуб! — Я специально заорал на него. Через две минуты я уже стягивал кожаным ремнем его сильные руки. Подполковник тоже послушно сдрючил свой ремешок, не задав ни единого вопроса.

— Годится или нет? — спросил я у Нины.

— Нормально. Не забудь про своего подельничка, — напомнила она о Графе.

— А вот о нем мы сейчас потолкуем, дорогая…

— То есть? — Она прищурилась и насторожилась.

— Отойдем на пару шагов, — предложил я.

— Нет, говори здесь, сейчас. Ты что-то надумал? Не советую, я предупреждала тебя.

— Ты еще не знаешь что. Отойдем. Эти уже не побегут, а он будет стоять на месте, пока я рядом. — И мы отошли.

— Ну? Почему ты не связал его? — хмуро спросила она.

— Я исполню все, что ты требуешь, но избавь меня от этой унизительной процедуры. Он — мой друг, брат. Если ты оставляешь в живых меня, то почему бы тебе не оставить в живых и его? Мы же вместе, оба, идем на Свердловск, ты знаешь.

— Нет! Для тебя я сделала исключение. Если ты не закопаешь всех… не останется никого. Ни-ко-го, — повторила она по слогам, и я понял, что подписываю сейчас собственный приговор. Подпишу или не подпишу? И вдруг шальная мысль мелькнула в моем мозгу: «А не проверяет ли меня эта хитрая бестия на вшивость? Не экспериментирует ли часом неизвестно для чего и зачем?»

— У тебя что, вообще ума нет? Сдурел или прикидываешься?! — Она просто негодовала из-за моей глупой просьбы. Девка все рассчитала и сделала «льготу» мне одному. Лишние свидетели ей не нужны. Четко, как в компьютере, мать ее в так! Не пробьешь и не убедишь — напрасный труд. Другая бы давно уложила всех подряд и грузила рыжьё в сумку, а эта еще базарит. — Начнешь с него, — не дала она мне расслабиться и подумать. — Сейчас я подам тебе ваш же нож, а сама понаблюдаю. Мужик ты хороший, но и ножик — ничего… Вдруг да швырнешь в меня. Друг же… Вот с него и начнешь, чтоб сомнений не осталось. Тебе же не привыкать… Сейчас, минутку. — Она бросилась за будку и подобрала с земли наш нож. — Держи! — Нинка швырнула его мне, а сама подалась назад.

Меня начало колотить; на лбу моментально выступил холодный пот, а во рту стало сухо, как в Сахаре. В такой переделке я еще не бывал. И главное, не с кем посоветоваться, некому сказать. Момент истины почти наступил. И Гена, и подполковник видели, как она швырнула мне нож, их нервозность и напряжение передались и Графу. Борька резко повернулся к нам лицом и попытался сориентироваться, сообразить, что происходит, пока девка не начала базарить. Но она промолчала, не стала требовать, чтобы он стал как раньше, спиной.

— Иди, — шепнула она мне, да так зловеще и убийственно холодно, что мне захотелось сойти с ума. Ноги меня не слушались, а страх, вселившийся в самое сердце, парализовал всякую волю. Я не имел сил убить друга, не имел сил и отказаться. Жизнь, жажда жизни заплескалась во мне как обезумевшая, и я понял, какой ужас испытывали те, кто, подобно мне, ждал своей смерти пять, десять, пятнадцать минут.

Катастрофа, падение со скалы, внезапная пуля и даже кровоизлияние в мозг — ничто в сравнении с этим нечеловеческим, сверхжутким ожиданием. Ты не просто медленно умираешь, ты чувствуешь, как в тебе умирает все, каждая клетка и каждый сустав.

— Дай мне еще три минуты, — превозмогая себя, произнес я, почти не слыша собственных слов. — Только три!

— Что происходит, Михей? — не выдержал и крикнул мне Граф.

Нинка бегло глянула в его сторону, как смотрят на обреченных.

Терять мне было нечего, через три минуты я умру. И я ответил ему, прокричал то, что хотел.

— В будке — куча рыжья, монеты… Она хочет, чтобы я вас завалил. В обмен на это дарует мне жизнь! Прощай, Граф! Встретимся в аду.

Я повернулся к ней, приставил острие ножа к своей груди на уровне левого соска и сказал последние слова: «Сукой не был. Стрелять все-таки придется тебе. Живи долго, если сумеешь». Я упал на колени, взялся второй рукой за рукоятку и вдохнул побольше воздуха в легкие. Помню, что я смотрел на землю прямо перед собой и почему-то думал о романтичности моей гибели. Как в старые добрые времена на «сходняках»: дал маху, умей умереть. Я не дал никакого маху, но умереть был обязан. Так уж случилось. И мне не хотелось смотреть ни на небо, ни на людей, наоборот, я был рад, если бы мои глаза вообще ничего не видели. До сих пор не знаю, что меня спасло, то ли рывок Графа — он бросился ко мне, не обращая внимания на ее ствол, то ли провидение, то ли ее дрогнувшее сердце. Я не играл и на йоту, я был почти уже мертв, возможно это меня и спасло. Как только Борька рванулся ко мне, Нина мгновенно отреагировала и наставила ствол на него.

— Ложись! — заорала она как недорезанная, но не выстрелила, а только резко взмахнула ружьем.

Граф не остановился и через мгновение был в метре от меня. Выстрел наверняка скосил бы нас обоих, продырявил как решето. Я плохо соображал, что происходит, смотрел, как контуженый, на «кадры» и ничего не хотел. Он вырвал из моих рук нож и, свирепо выругавшись, швырнул его низом к ней, наотмашь. Не долетев до нее, он упал на землю плашмя.

— Ты что, охренел?! Жить надоело?! — Граф тормошил меня за плечо, а я по-прежнему стоял на коленях и медленно-медленно возвращался к жизни. Говорить я еще не мог и при желании. Очевидно, он не понимал толком, почему я хотел себя зарезать, вместо того чтобы броситься на нее и погибнуть от заряда дроби. Да, я мог поступить и так, но мне не хотелось подохнуть от ее руки, это было бы менее достойно, да и вообще… Шансов же на то, что я успею добежать до этой суки, прежде чем она выстрелит, практически не было.

Девка, видно, уже поняла, что ее «рейтинг» резко упал — она никого не подстрелила, хотя должна была, — и лихорадочно соображала, как ей быть дальше. Граф вел себя так, словно ему ничего не грозило, и даже не смотрел в ее сторону. Меня это поразило, я не поверил, что он ни грамма не боится и не думает о смерти. Сколько хладнокровия и выдержки! Как он рисковал, бросаясь ко мне! Что толку? Мы все равно — под смертью, живем вроде как в рассрочку. Эта тварь подарила нам несколько мгновений, но она вот-вот опомнится. Пути назад для нее уже нет. Да и вряд ли она захочет искать иной путь, вряд ли. Проклятое золото, проклятая будка! Видно, сам дьявол завел нас в это в полном смысле слова гиблое место, откуда выход всегда один — смерть. Я посмотрел на Нинку и увидел, что она что-то достает прямо из лифчика. Патроны! Шельма не имела карманов и поэтому сунула прихваченные в будке патроны за пазуху. Несколько штук. Я быстро толкнул Графа и кивнул на девку. Но та не ждала: два выстрела, прогремевшие один за другим, оглушили нас и швырнули на землю водилу и подполковника. Один из них застонал, но тут же затих. Бедолаги, они ушли в вечность, не успев ничего понять. Пахло порохом, дым от выстрелов медленно растекался по пространству и уже приближался к нам. Стерва спешила и, отбежав подальше, на ходу перезаряжала ружье. Успела. Остановилась, немного отдышалась и снова вернулась назад. Теперь она стала такой же, как и мы, — преступницей и убийцей. Разница между нами была небольшой, ну разве что по половым признакам, а так никакой. Даже не посчиталась с детьми водилы! Во зверюга! Впрочем, кто теперь с кем считается? На словах только. Мир катится в бездну.

Мы стояли на коленях, не шевелясь, не зная, что будет дальше. Но то, что она убила их, а не нас, убила первыми, говорило о многом. Кроме того, в таких случаях обычно не ждут и делают дело одним махом, чтобы не передумать и не допустить промашки. Раз — и все кончено. Она так не поступила. Нас стало меньше, и это уже чувствовалось. Двое — одно, трое — другое, а пятеро — третье. Количество людей в компании всегда диктует и предопределяет их отношения и поведение. А когда рядом лежат мертвые, знай, что ты скоро покинешь это место. Если ты, конечно, не свихнулся и не спишь рядом с покойником за здорово живешь, как некая столетняя бабуля, которой скучно быть одной. Бывает и такое.

Не знаю, забавлял ли ее наш вид, упивалась ли она властью над нами в тот момент, но мы