поселка, тем лучше.

И мы пошли. Когда мы наконец обошли эту злосчастную Ослянку, я хорошо понял и представил себе, чего будут стоить нам остальные восемьдесят километров. Мое лицо и руки были исцарапаны в кровь, побитые ноги гудели. Идти временами приходилось в полной темноте и надо было успевать еще смотреть за пленниками. С Нинкой, куда ни шло, было легче — она мелькала своей светлой юбкой, и ее бы мы не упустили. Но вот подполковник и водила могли ускользнуть, запросто. Их темную одежку разглядеть не так- то легко. Ориентировались по сумке, которую они несли, — она была светло-голубой в красную полоску. Конечно, мы старались не отставать, шли в трех-четырех метрах от них, но иногда задерживались, запинались, даже падали. Ночь не день, увы. Пройдя по узкому, грубо сколоченному из досок мостику через речку — в том месте она была чуть шире, чем мосток, — мы очутились «за границей». Еще рывок, и эта «граница» разъединит нас с поселком до делов. Нам оставалось пройти самую малость, туда, где река вновь обретала широту и стремительно несла свои воды вдаль. Переплыть ее там можно только на катере, человеку это не по силам.

— Ну наконец-то! — воскликнул Граф, когда мы снова вышли на дорогу. Это была именно та дорога, о которой я говорил ему перед самой Ослянкой. Она вела в глухой лес, туда, где зимой и летом работали зэки. Наверняка на нашем пути будут зимовья и тепляки, будки и разные подсобки. Пока идет сплав, там никого нет, можно и переночевать. С комфортом! Мы радовались от души, благодарили вырвавшуюся из-за туч луну, а наши пленники, наоборот, скисли. Скисли и очень устали. Я не могу сказать, сколько килограммов провианту находилось в сумке — семь, восемь, десять, — водила упаковал нас, как велели, но когда ты несешь два с лишним часа любой, пусть и килограммовый груз, он начинает катастрофически тяжелеть. Мы их предупреждали, но джентльмены держали стояк и упорно не желали привлекать к «общественно- полезному» труду даму. Сама она, ясное дело, не напрашивалась. Наш подполковник прямо-таки упрел: очевидно, последние двадцать лет он не носил ничего тяжелее портфеля с бумагами.

Пройдя километра два-три по дороге, мы с Графом настолько расслабились, что начали прикалываться друг над другом. Мы были похожи на двух резвящихся пацанов, которых наконец-то отпустили погулять на улицу. Ушло неимоверное напряжение, вот как можно было назвать наше состояние. А когда напряжение уходит, человек чувствует себя на всю десятку. Мы прощали себе эти маленькие шалости, ибо имели на это право. Не знаю отчего, то ли от нашего дурачества за спинами пленников, то ли от их собственного, нерадостного, настроения, но наши носильщики вдруг разом взбунтовались. Нина их, конечно, поддержала.

— Дальше мы не пойдем, — заявил нам подполковник, и его поддержали остальные.

— Не пойдем, — поддакнули они хором.

Чертовщина! Такого эпизода в нашем с Графом сценарии не предусматривалось. Даже водила, самый благоразумный из них, и тот! Неужели договорились по дороге? Скорее так, чувствуется чья-то рука, точнее, «метла». Подполковник, он, больше некому. Зараза! И тут ментовскую агитацию проводит, ин-струк-тирует! «Чтоб ты сдох, козел!» — выругался я про себя, но вслух ничего не сказал.

Сбоку от нас что-то хрустнуло, а затем в чаще раздался сильный треск, такой сильный, что мы испугались. Граф с ходу схватился за автомат и припал на колено, я последовал его примеру.

«Зверь. Сохатый» — наконец дошло до меня, когда треск стал постепенно удаляться. Лось то был, а может, медведь, мы не знали, зверь так и не показался, ушел. Мы успокоились и повернулись к пленникам.

— Что стряслось, полковник? — начал Граф. — С каких делов демарш? Может, муха ночная укусила или ты решил проверить нас на вшивость? Не советую. — Тон его стал почти угрожающим. По тому, что он обращался к менту, я понял: Граф тоже въехал, откуда ветер дует. — Режим здесь устанавливаем мы. — Он сделал ударение на слове «режим», чтобы кое-что подчеркнуть и напомнить менту о его прошлом. Чисто лагерная привычка — «знай свое стойло».

Но мент не растерялся.

— Можете застрелить нас здесь, прямо здесь, — сказал он достаточно спокойно и убедительно. — Зачем нам идти восемьдесят километров, чтобы погибнуть от той же пули? Лично я не пойду, как хотите. — Он сел на землю. Сказал и сел. Я к вашим услугам, дескать. Девка и водила еще топтались, стояли подле служивого, но не садились. Возможно, хотели сбить нас с метки: «Мы не договаривались. Он сам по себе, а мы сами по себе».

Я обратился к Гене, лично к нему.

— Ты же хотел идти и дал мне слово? Так быстро передумал или попал под влияние полковника? — кивнул я на мента. — Его просьбу мы уважим прямо при вас, сейчас увидите. А вас… вас жаль.

— Конечно, некому будет нести сумку, — ядовито подколол меня мент. — Жаль! Да вы жалеете только себя!

— Погодите, товарищ подполковник, — прервал его Гена. — Складывается такое впечатление, что вы взяли нас только как заложников и носильщиков и убьете, как убили того парня. Вы ведь убили его, не отрицайте. Доберетесь до места и… Так какой же смысл идти с вами дальше? — Он замолчал.

— Я уже все ноги сбила! Не пойду! — взвизгнула девка.

— Не хрусти, овца! Ты не несешь груз, — укротил ее Граф. — А будешь много говорить, заставим нести. Тогда посмотрим, как ты запоешь, дура. Ишь, раскудахталась, курица!

— Не пойду, не заставите, — огрызнулась та.

— Тихо, тихо, господа. Сейчас разберемся, как положено, — сказал я. — Гена… Тебе я объяснил все лучше, чем остальным. И ты знаешь, что отпустить вас раньше времени мы никак не можем. Теперь о грузе… Вы что же, хотите, чтобы его несли мы? Но этот груз для вас, чтоб не голодали. А нам с ним, — я кивнул на Борю, — немного надо, самая малость. Наши руки должны быть свободны в любом случае. Что до того «парня», как ты его назвал, то он не парень, он — сука, из-за него пострадали десятки людей. Сука, Гена, сука. Срока добавляли, в крытую отправляли, ломали. Одно его слово — и человек перемолот. Ты этого не пережил, не знаешь. Короче, к нему особые счеты.

— Не объясняй им ничего! — нервно выкрикнул Граф. — Расчувствовались, мудаки! Это все твоя «политика», Михей, я тебя предупреждал, — упрекнул он меня.

— Вот я и хочу объяснить им как следует, чтобы не было недоразумений в дальнейшем, — оправдывался я.

— Объясняй, но только без антимоний. Не хотят — не надо. Выбор за ними. — Он снова достал автомат. — Сейчас можно и без глушителя обойтись, уже можно.

Я понял, что он не шутит. Граф был настроен решительно: я знал его характер, чувствовал его. Ситуация вот-вот могла выйти из-под контроля, выражаясь словами ментов. А все из-за чего? Из-за того, что они потеряли веру, веру в жизнь. На их месте я, наверное, поступал бы так же, не знаю.

Поговорив с ними десять минут, я, кажется, заставил их поверить мне. Логикой, словами, жестикуляцией. И тут я врубился, что поганый ментяра просто ленив. Да-да, он давно понял, что его дрянная жизнь никому в общем-то не нужна, но топать восемьдесят километров! Упаси боже. И он подбил на базар девку и водилу, умудрился. Итак, двое согласились идти, а служивый еще молчал.

— Послушай, Михей, — обратилась ко мне Нина, назвав по кличке, а не по имени. — Да не наглейте вы, в самом деле, понеси ты немного эту чертову сумку. Устал он, тяжело. Видно же. Куда мы денемся-то от вас? Будете идти за нами, бросить сумку на землю — дело секунды. Хоть немного, а? — попросила она. И тут же, изменив интонацию, обронила несколько слов, адресованных Графу. — А ты, — сказала девка, — не смей называть меня овцой. Понял? Я тебе не овца, придурок!

— Да? — Граф рассмеялся, нисколько не обидевшись. — А кто же ты? Жучка, воровка, босячка, кто? Назовись, будь любезна. Кто ты по жизни, вообще? Оцени себя сама, ну.

— Девушка. Я не знаю вашей дурацкой «фени»! И не хочу знать, — добавила она.

— Девушка — не профессия. Хорошо, хоть о «фене» слышала, и то. Ну да ладно, не овца — значит, не овца, глядишь и договоримся по дороге, оттаешь.

Та не стала ничего говорить, промолчала, но неожиданно спросила меня о Сохатом. Где он? Куда мы его дели? Видно, прежние мои слова о его гибели она пропустила мимо ушей.

— Сидит там, где сидели мы, — ответил я ей. — Может, уже и вырвался, не знаю.

— Козел! Глупый козел! — обругала она своего сожителя. — Так ему и надо, пусть сидит теперь. Из-за него и я вот… — Она нервно сцепила руки.