И я согласился. Осталось решить вопрос, что делать с этой «феей». В итоге мы просто связали ее и, заткнув хорошенько рот, оставили дома. Еще, правда, побрились и слегка ополоснулись. Что было весьма кстати. А свежие, выглаженные рубашки Сохатого вообще привели нас в порядок.

— Не дрейфь, шеф, — сказал водиле Граф и шутя напомнил ему о справедливости. — «Насколько подрожишь, настолько и покайфуешь. Потом, когда все пройдет». Ты нам не нужен, да и мужик ты путевый, не какой-нибудь гондон из офиса. Дыши ровно, все будет ништяк.

— Ништяк? — Водила прикусил губу и глянул на Нину. Той было все по барабану, она даже не смотрела в нашу сторону, выказывая презрение.

— С Богом, господа, — сказал я им и подтолкнул милашку в спину. Мы заставили ее взять с собой дорожную сумку, для солидности.

Когда мы подъехали к зданию управления — оно находилось буквально в пяти минутах езды от дома Сохатого, — то увидели рядом с ним несколько машин. Джипов не было, но тачки были не простенькие. Присмотревшись к номерам, мы поняли, что они пермские.

— Никак прокурор пожаловал или какая-то комиссия, — заметил Граф, наблюдая из окна за движением у подъезда. Но особого движения не было. Нет-нет кто-то входил в здание, кто-то выходил. Почти все — в форме. Граф сидел впереди, рядом с водилой, я с Нинкой сзади. «Глушак» я держал в руках, на тот случай, если эта дура вздумает кричать или рваться из машины. Но девка вела себя прилично: то ли раздумывала, как ей поступить позже, то ли просто сообразила, что ее мгновенно пристрелят. Водила, наоборот, нервничал и ерзал на сиденье. Ни он, ни она не знали, зачем мы приехали сюда, но, скорее всего, догадывались. Возможно, подумали, что мы киллеры, приехали кого-то подстрелить. Граф был в темных очках — почти «маэстро из киллер-клуба»! Наконец появился и «клиент» — грузноватый, седой подполковник, давно забывший о выправке. В руках у него был старый кожаный портфель. Мы замерли — сядет в тачку или пойдет пешком? Повернул направо, местный видать.

— Съезжай, разворачивайся и едь за тем типом с портфелем, — скомандовал Граф, и водила тотчас завел машину.

Проехав за ментом метров триста, мы решили — пора его брать. Собственно, брать должен был один Граф, не я — так мы договорились. Он вышел из машины, а я тотчас оперся спиной на дверцу, чтобы держать в поле зрения сразу двоих, водилу и Нину. Видеть, что делает Граф, я не мог, но все равно пытался посматривать. Когда он почти нагнал подполковника, я велел водиле комментировать события. Не хватало только микрофона и камер, а так все ништяк.

— Подошел к нему, — начал тот, всматриваясь вдаль. — Стал впереди… Что-то говорит…

— Людей много рядом?

— Пара человек прохожих.

— Говорят?

— Да. Распахнул свою куртку… Стоят друг против друга… Тот, что в форме, что-то объясняет твоему другу. Отходят чуть в сторону… Сошли с тротуара и снова говорят.

— Стоят?

— Стоят. Кажется, собираются идти… Да, направляются в нашу сторону. Переходят через дорогу, уже совсем близко…

Водила замолчал. Я быстро обернулся и увидел подполковника, он шел на шаг впереди Графа. Дверца открылась.

— Садитесь сюда, — указал Граф на место рядом с водителем и дождался, пока мент усядется. — Штирлиц, подвиньтесь, — кивнул он мне и, оглядевшись по сторонам, нырнул в тачку.

Нина сидела как придавленная, захват «бобра» ее впечатлил. Что Нина, он впечатлил и меня. Среди бела дня, на улице, прямо под носом у ментов! Дерзко!

— Так куда едем? — спросил водила, видя, что мы молчим.

— Он будет показывать дорогу, а ты рули. Правильно, полковник? — обратился Граф к подполковнику.

— Скажите, куда? — буркнул тот.

— Куда, Штирлиц? Как это поселение называется? Ослянка, да?

— Ослянка, Мюллер, Ослянка, — в тон Графу ответил я. — Крайняя точка, вы наверняка там бывали перед сплавом. Или нет? — Я покосился на служивого.

— Бывал, и не раз. Но у вас мало шансов, ребята. — Подполковник повернулся к нам лицом. — Я хоть и хозяйственник, по сбыту, но в курсе всех дел… — загадочно выдал он.

— Что ты имеешь в виду? — Я бесцеремонно перешел на «ты».

— Не вырветесь. Один ваш уже убит, дело за малым.

— Чего он несет? Ты что, сказал ему, кто мы, или узнал? — повернулся я к Графу.

— Сказал. Трогай, шеф. Он не верил, что я пристрелю его прямо на улице, пришлось сказать, — пояснил Граф нехотя.

Водила рванул с места и влился в поток машин.

«Один ваш уже убит»… Конечно, он имел в виду Картоху. «А остальные? Неужели кто-то прорвался?! Дай Бог, дай им Бог!» — подумал я.

…Я сидел рядом с Ниной и чувствовал ногой ее упругую ляжку. Она была хороша, что и говорить, эта молодая козочка. Невольно и как-то само собой я тут же представил ее в постели. Наверное, то же самое делают все мужики мира, в том числе и евнухи, не знаю. И когда эротические видения прекращаются, исчезает и тяга к женщине вообще. Желания правят миром, они. А нам долгое время внушали, что разум. За годы, проведенные за колючим забором, я насмотрелся на многое, в том числе и на секс, лагерный секс. Женщина в зоне — больше чем женщина. Довлатов, конечно, прав. Она — богиня, Луна, неприкасаемая, недоступная тень, видение, мираж, культ. Для всякого нестарого зэка, кто еще не устал думать о женщине. И когда нет возможности слиться с женщиной, появляются молодые мальчики и мужчины. Энергия, скапливающаяся в тебе даже на сечке, как бы переключает стрелку твоего видения и чувствования, и ты начинаешь искать в парне знакомые женские черты…

Когда троица подходила ко мне, задний специально отставал, передний, наоборот, быстро входил в тамбур, где находился туалет. Первые три мне не понравились, ждал получше, четвертая — молодая полная блондинка испугалась, пятая была старухой, шестая долго думала, седьмой шла Соня. Я открыл, отодвинул железную дверь и сразу взял ее за руку.

— Прошу тебя, дорогая! Я еду в крытую на три года, сижу пять. Что тебе пояснять? — Я смотрел и молил.

И она улыбнулась. Стройная, моложавая дама с короткой стрижкой и очень живыми красивыми глазами.

— Но у меня сын такой, как ты! — воскликнула она, присаживаясь на полку.

— Тем более, пойми как сына, о чем базар.

Дверь захлопнута, мы лезем на самый верх, на третий ярус. Неудобно, узко, но ничего. Меня посадили слишком рано, я почти не знал женщин. Знал юных девочек, которые просто забавлялись, но еще ничего не испытывали. И когда Соня начала стонать, а потом кричать и хрипеть, я пришел в ужас. Я даже не понял, что ей хорошо. Так что она спала с «сыном вдвойне», с сыном и мальчиком. Соня сделала все, чтобы мы успели повторить «полет» трижды. Трижды за полтора часа. Не так мало для исхудавших зэка и зэчки, никогда не знавших друг друга.

— Теперь ты бу-дье-шь помнить ме-нья долго, — произнесла она с акцентом в конце, перед самым выходом. — Оч-чень до-о-лго, правда?

— Да, дорогая, даже дольше, чем ты предполагаешь, — ответил ей я. А вагон летел в ночь и кто-то тоскливо глядел в темное окно, за которым была необъятная Россия. Теперь я вспомнил, как ее звали — Инга. Интересно, жива ли она сейчас, эта Инга? Зэчки долго не живут, вряд ли то была ее первая ходка.