Итак, заседание Совета шло своим ходом…

Внезапно обе створки находившейся в глубине зала двери с шумом распахнулись, и взглядам собравшихся предстал Брюске, кричащий и размахивающий своим шутовским жезлом.

— Богоматерью клянусь, я хочу, чтобы все веселились! Да-да, пусть все радуются, потому что я вернулся в мой Лувр! Целый день прошел — и никто даже не улыбнулся, не засмеялся, рта не разинул, не…

Шуту не хватило времени закончить монолог: шумок, поднимавшийся по лестницам, превратился в бурю восклицаний, и вот тут-то в зале и появился Генрих П. Екатерина вскочила, но сразу же упала обратно в кресло, широко раскрыв глаза и не в силах скрыть охвативший ее ужас. Монтгомери, весь дрожа, подошел к ней…

— Король! Король! Да здравствует король!

Гром прокатился по Лувру. В течение нескольких минут Генрих прислушивался к его раскатам, чуть даже удивленно. Затем решительно подошел к Екатерине Медичи и расцеловал ее в обе щеки. Шум еще возрос. В почти бессознательном порыве король выразил свою радость от бурной встречи: целуя жену, он словно поблагодарил весь Двор. А как только воцарилась тишина, произнес:

— Капитан моих гвардейцев! Так… Монтгомери, возьмите сто человек, нет, пару сотен и отправляйтесь на улицу Каландр — в шестой дом по левой стороне. Там будет один человек… Может быть, их будет четверо или пятеро… Пусть схватят всех. А пока — пусть немедленно поставят перед главной дверью пять виселиц. Никакого суда и следствия! И побыстрее, черт возьми! Пусть приведут сюда палача — я хочу, чтобы их повесили не позже чем через час!

Король говорил с трудом, он задыхался, казалось, он вот-вот умрет. Он был страшно бледен, глаза покраснели. Монтгомери бросился к выходу. Генрих крикнул ему вслед:

— Этого человека зовут Руаяль де Боревер!

Роншероль, Ролан и маршал Сент-Андре вздрогнули.

— Руаяль де Боревер? Погодите, Монтгомери! — произнес Роншероль почти таким же неузнаваемым голосом, как у короля. — Сир, я прошу вас назначить меня командующим этой экспедицией. Это серьезное дело.

— Серьезное дело… Арестовать какого-то бродягу! — усмехнулся Таванн, а за ним Бирон и некоторые другие.

Но — странное дело! — король кивнул так, будто слова были тут ни к чему, и вид у него при этом был важный и торжественный. По рядам придворных прокатился ропот, никто больше не рискнул насмешничать.

— Да, это серьезное дело, — подтвердил Сент-Андре, вспоминая молодого человека, взбирающегося по веревочной лестнице в открытое окно.

И его сын Ролан эхом откликнулся: — Серьезное дело…

— Великий прево! — подвел итог разговору король. — Ты назначаешься командующим экспедицией.

Десять минут спустя Роншероль, Сент-Андре, Ролан и сопровождающие их пятьдесят знатных сеньоров вышли из Лувра. Монтгомери взял с собой полсотни дюжих гвардейцев. Люди нужны были не для ареста, а на тот случай, если придется перейти в рукопашную.

Роншероль сказал:

— Начнем с окружения Сите! И они двинулись в путь.

После ухода короля Руаяль де Боревер вытянулся на убогом ложе своего приемного отца и закрыл глаза. Лицо его озарила нежная, сияющая улыбка. Он был на седьмом небе. Он видел перед собой Флоризу. Флориза была здесь, с ним. Флориза говорила ему:

— …Если будет назначен день вашей смерти, я клянусь, что приду проститься с вами, пусть даже у подножия эшафота, и что умру в ту же секунду, что и вы!

— Она придет! — с глубоким вздохом прошептал Боревер. — Даже если меня поведут на эшафот, она придет попрощаться со мной! А если мне придется умереть, она умрет в тот же миг, что и я, она поклялась! Ох, если бы я мог на самом деле услышать сейчас этот чудный голос, как слышал его совсем недавно! Попробуем услышать… Флориза, поговорите со мной! Я слушаю! Флориза! Проклятие, что это такое я слышу?

Две секунды — и Руаяль вскочил с постели, загасил свечи, схватил свою шпагу, приладил ее на перевязь и молча, пригнувшись, стал прислушиваться…

Окно каморки выходило во двор, тесный и темный. Чтобы увидеть происходящее на улице, надо было воспользоваться своеобразными амбразурами, через которые на лестницу проникал скупой свет, — конечно, только в то время, когда скупой дневной свет находил возможность проникнуть в ту извилистую кишку, какую являла собой улица Каландр. Боревер приоткрыл дверь. Он быстро поднялся на несколько ступенек, просунул голову в амбразуру под самой крышей, но было слишком темно, луна еще не доползла по небу до этой улицы. Тем не менее кое-что удалось услышать, и это были весьма тревожные шумы.

— Там внизу вооруженные люди, и их много, — прошептал он, указывая самому себе на ту часть улицы, что находилась слева от дома. — Они пришли за мной? Наверняка! Ладно. Пойду в другую сторону…

Он попытался всмотреться в правую часть улицы. И в ту же секунду услышал и там, там тоже, такой же тревожный шум, то же угрожающее тяжелое дыхание, то же бряцание оружия, что и слева.

— Я окружен!

Руаяль вытащил голову из амбразуры и простоял в царившем на узкой лестнице мраке минуту, дрожа от бешенства, с натянутыми, как струны, нервами, тяжело дыша. С улицы донесся дикий крик:

— Это здесь! Вперед! На приступ!

«Роншероль! Отец Флоризы!»

Боревер обхватил голову руками. Отец Флоризы! Что делать? Молодой человек сжал кулаки и стал подниматься выше.

— Это здесь! Вперед! На приступ!

Войско собралось у входа в дом, который Роншероль узнал сразу по описанию короля.

Ужасные крики сотрясали безмолвную улицу.

— Этот дьявол ускользнул от нас! — вопил Ролан.

— Сюда! Сюда! — раздались голоса на лестнице.

Вся толпа вооруженных людей ринулась вверх по ступенькам, но им только и удалось при свете факелов увидеть мужчину, вылезающего из окна на крышу.

Итак, Руаяль оказался на крыше. Там не было ни бортика, ни желоба, ни водосточной трубы. Он подполз к самому краю. Как он смог добраться туда, не свалившись вниз, он бы не понял, даже если бы задумался об этом. Но он не задумывался, он действовал, действовал бессознательно, так, словно этим человеческим существом полностью завладел животный инстинкт самосохранения, позволяющий спастись в том случае, когда ни рассудок, ни чувства уже помочь не могут.

Он упал… Нет, он спрыгнул!

Сжавшись в комок и прокатившись по земле, по-прежнему ни о чем не думая, он оказался у подножия высокой стены — стены Рынка. Здесь он замер в неподвижности. Только боль в голове и в ногах напоминала о том, что он еще жив. Хотя в глубине души сам он не был в этом уверен… Но неясный шум, звон металла и вновь прозвучавшие крики вернули его к жизни, наполнили энергией, заставили взять себя в руки.

Боревер вскочил. Ему страстно захотелось спастись. Да что же такое, в конце концов, он не погиб, руки-ноги целы, он не привык сдаваться! Глотнув побольше свежего воздуха, как Буракан хватил бы добрый глоток вина, он инстинктивно направился к Еврейскому островуnote 43, находившемуся в ту эпоху на месте современной площади Дофина.

Вдали, у Моста Менял, засверкали пики.

— Черт побери! Они охраняют мосты!

Быстро оглядевшись, он спустился к берегу реки, где стояли два или три челнока, и быстро отвязал канат, прикреплявший один из них. Прыгнул в лодку.

Спустя несколько минут он причалил к другому берегу, оттолкнул ногой лодку, пустив ее плыть по течению, и поднялся вверх по склону, петляя вместе с тропинкой, которая вилась между вязами, платанами