содрогнулась. Теперь она вспомнила гнусное предложение, сделанное ей, с ослепительной ясностью. Она больше не говорила себе: «Я должна спасти свое дитя». Она думала: «Я должна отдаться этому человеку!»

И, дрожа от ужаса, направилась в сторону улицы де ла Аш. Зубы ее стучали. Она охрипшим голосом бормотала какие-то слова, обрывки слов, она старалась идти как можно скорее, почти бежать… Но некая неведомая, таинственная сила словно пригвоздила ее к месту, а в следующее мгновение, слабо вскрикнув, она упала навзничь на дорогу: из темноты прямо перед ней внезапно возник закутанный в плащ мужчина, ударил ее кинжалом в грудь и сразу же исчез.

Тогда появился другой человек — тот, который следовал за ней по пятам от самой тюрьмы Тампль и потому присутствовал при страшной сцене. Он подошел к Мари, наклонился к ней. Потрогал рану.

— Боже мой, да она же мертва! — прошептал тюремный смотритель Жиль. — Мертва? Нет-нет, не может быть! Хотя, господом клянусь, лучше бы ей умереть! Но что же делать? Послушаться Марготт?

Озадаченный Жиль долго размышлял, стоя рядом с распростертой на земле женщиной, вытянувшейся в смертельной неподвижности вдоль бежавшего посреди улицы ручейка. Из-за темных облаков выглянула луна и осветила серебряным лучом бледное застывшее лицо. И тогда Жиль увидел, как из-под опущенных век, из закрытых — навеки? — глаз катятся одна за другой крупные слезы. И задрожал. Потом собрался с духом, пробормотав грубое ругательство, взвалил жертву ночного нападения себе на плечо и быстрым шагом двинулся в сторону своего дома, расположенного на задворках тюрьмы Тампль.

Там он с помощью верной Марготт уложил молодую женщину на кровать, после чего тюремщик с женой стали совещаться, и Жиль, поначалу в страхе твердивший «нет», постепенно смягчался, подчинялся и в конце концов произнес «да». На этом совещание прекратилось, и тюремщик побежал на улицу де ла Аш, где и оказался незадолго до того, как пробило час ночи.

— Ну? Что? — нетерпеливо спросил его королевский сын.

— Монсеньор, — ответил тюремщик, — эта женщина умерла.

— Умерла?! — взревел Анри.

— Да, умерла, Монсеньор. И я пришел спросить вас, что делать с трупом.

Анри, выпучив глаза, попятился, словно увидел призрак. Потом, будто распятый на кресте, раскинул руки. Потом страшно закричал и, потеряв сознание, тяжело рухнул лицом вниз на устилающий пол ковер.

— Негодяй! — набросились на тюремщика Роншероль и Сент-Андре. — Ты убил Монсеньора!

— Господа, я всего-навсего в точности выполнил его приказ, — твердо отвечал тюремщик.

— Черт с тобой! А теперь — убирайся!

Жиль поклонился и направился к выходу. В этот момент принц пришел, в себя.

— Стой! — крикнул тюремщику вслед Роншероль. — Погоди! Прежде чем уйти, расскажи, от чего она умерла, чтобы мы могли объяснить это Монсеньору.

— Ее убили, — сообщил Жиль.

— Убили?! Как убили?! — воскликнули одновременно оба дворянина, обменявшись тревожными взглядами.

— Ее убили, когда она как раз направлялась в сторону улицы де ла Аш, — пояснил тюремщик.

Анри испустил стон. Но Сент-Андре и Роншероль не обратили на это внимания, их слишком взволновали сведения, полученные от тюремщика. А Жиль тем временем продолжил свой рассказ:

— Согласно приказанию Монсеньора, я следовал за этой женщиной, находясь в десяти шагах позади нее. И, как я уже говорил, только она двинулась в сторону улицы де ла Аш, как какой-то господин, словно из-под земли выскочивший, оказался перед ней и поразил ее ударом кинжала прямо в сердце, говоря при этом: «Так, по крайней мере, ты не достанешься никому!»

— А кто был этот господин? И каким образом ты вообще понял, что это знатный человек?

— Я увидел его лицо в свете луны, — объяснил тюремщик, — И узнал его. Но лучше подставлю голову под топор палача, чем выдам такую тайну.

«Это был мой брат! — в бешенстве подумал Анри. — Мой брат!»

И принц снова закрыл глаза, чтобы присутствующие не заметили, что он все слышал.

— Отлично, — минутку подумав, сказал Роншероль. — Подержи мертвое тело у себя в доме до завтра, потому что, может быть, Монсеньор захочет взглянуть на него. А потом похорони его на Кладбище Невинных.

Через две недели после событий, о которых мы только что рассказали, король, его сыновья и вся армия должны были отправиться в Прованс, чтобы защитить Францию от вторжения Карла V. То ли из суеверного страха, то ли от нестерпимого горя принц Анри не захотел увидеть труп девушки. Он явился в Тампль спустя два дня после ее смерти и приказал тюремщику Жилю следовать за собой. Тюремщик повиновался. Анри направился к Кладбищу Невинных. Жиль за ним. Когда они оказались на территории кладбища, принц обратился к своему спутнику:

— Покажи мне место, где она похоронена.

Тюремный смотритель, не промолвив ни слова, проводил принца к месту, где тот увидел свежевскопанную землю. Принц знаком приказал Жилю удалиться. Потом один из работавших на кладбище могильщиков рассказывал, что Анри находился у могилы до глубокой ночи, что он сам слышал, как принц плакал и кричал от горя. В течение нескольких дней, оставшихся до отъезда в Прованс, по повелению принца в том месте, где, согласно утверждениям Жиля, погребли бедное тело Мари, было воздвигнуто надгробие: часовня, увенчанная крестом. На двери, также по приказанию Анри, выгравировали надпись:

Бешенство и боль боролись в душе принца. Сначала побеждало бешенство, особенно — когда он думал о том, что Мари наконец собралась уступить ему и ее убили именно в этот момент. Потом боль заставила побеспокоиться о судьбе сына женщины, к которой он пылал такой страстью. Он был слишком потрясен тем, что случилось с матерью, чтобы желать теперь, чтобы приказание относительно ребенка было исполнено. Но когда он спросил Брабана, где дитя, тот спокойно ответил:

— Дело сделано, Монсеньор.

И это известие не произвело на Анри слишком сильного впечатления. По существу, мальчик служил ему лишь инструментом для воздействия на мать, лишь способом заманить несчастную в ловушку. Мари погибла — какая теперь разница, сломался этот инструмент или остался в целости?

И вот наступил день, когда армия наконец выступила из Парижа — под звуки фанфар, с развевающимися на ветру знаменами, сопровождаемая приветствиями и возгласами «Виват! Виват!» собравшейся на проводы толпы. Анри, оказавшись на своем месте — позади брата-дофина, бросил на того странный .взгляд, острый, как клинок кинжала. И еле слышно, но грозно прошептал, будто напоминая самому себе: «Живые отомстят за нее!»

Молодая жена принца Екатерина Медичи, которая как настоящая воительница гарцевала рядом со своим супругом, перехватила этот исполненный смертельной ненависти взгляд… Ее очаровательное личико, дышащее юной беззаботностью, на мгновение осветила бледная улыбка, какая, по мнению внимательных наблюдателей, всегда говорит о глубоких и недоступных чужому взгляду тайнах человеческой души.

Но о чем же подумала в этот момент принцесса? «Неужели я и впрямь найду средство сделать моего мужа дофином Франции? Неужели теперь удастся сделать его наследником престола? А значит, и меня — королевой!».

Одновременно простодушная и жестокая, чуть ли не до самых глаз заросшая щетиной, насмешливая, но выдававшая бессознательный скептицизм физиономия этого человека говорила о том, что перед нами — один из тех в высшей степени воинственных, пылких нравом висельников и негодяев, которые всегда готовы продать собственную шкуру, предаться душой и телом тому, кто предложит больше денег, даст самую высокую цену. Он участвовал в последних кампаниях Франциска I, он раздавал и получал затрещины, ему были знакомы все поля сражений. Но он не был новичком и на дорогах Франции, точнее, он был завсегдатаем большой дороги: везде, где можно было поживиться, был ему и стол, и дом. Он — тайком,