— Не может быть и речи!

— Можете выйти на улицу и попытаться найти попутную машину! — выпалил он.

— А как Роберта, хм, миссис Шорт?

— Конечно же, как гость Роберты и Невилла, я сообщил им о своем намерении.

— Она не возражала?

Он кинул на нее тяжелый взгляд, но если он и помнил о ее осведомленности, что у него интрижка с хозяйкой дома, то не подал виду.

— Она уже положила грелку вам в постель, а под подушку — что надеть на ночь.

Роберта не возражала! Роберта устроила так, что он проведет ночь с другой женщиной! Эмми изумленно уставилась на него. Но внезапно вспомнила, как элегантно выглядела Роберта, впуская ее в дверь, и насколько грязный и потрепанный вид был у нее самой. Эмми снова покраснела. Роберта взорвалась бы хохотом, если бы кто-то предположил, что Эмми может быть ее соперницей!

Эмми стряхнула с себя вторую волну смущения и поглядела на Бардена Каннингема, Как он назвал ее? Маленькая мисс Приличие и Благопристойность — до сих пор ухо режет. Внезапно на нее навалилась невероятная усталость, просто изнеможение.

Со стуком поставив пустую плошку из-под бульона на поднос, она поднялась на ноги. Барден Каннингем тоже встал.

— Коснитесь меня только пальцем, и я вас убью! — вырвалось у нее со свистом.

— Если вдруг, против всяких ожиданий, у меня появится подобное желание, я сам себя убью, — заявил он.

Она ненавидела его, когда они выходили из библиотеки, ненавидела, когда они шли по длинной, в несколько пролетов, лестнице, ненавидела с новой силой, когда он распахнул перед ней дверь, чтобы пропустить внутрь. Лампа между двумя кроватями была включена. Эмми только собралась язвительно спросить, какая из кроватей его, как он оставил ее, уйдя в ванную. Какое-то время она слышала звук льющейся воды, потом он появился снова.

— Примите горячую ванну и ложитесь в постель, — выдал он очередную порцию инструкций.

Но с нее было достаточно указаний.

— Если вы не возражаете, то я обойдусь и так.

Казалось, что и ему она уже надоела свыше всякой меры.

— Или вы даете мне слово, что примете горячую ванну, или я засуну вас туда собственноручно.

— Вы уверены, что справитесь? Он хмуро взглянул на нее и, не тратя лишних слов, снял пиджак.

— Отказываюсь иметь на своей совести еще и вашу пневмонию! — пробурчал он, нащупывая запонки на рукавах.

— Для меня новость, что у вас есть совесть!

— На всякий случай она отступила на шаг назад. — Все равно… — Она споткнулась на полуслове. Рукава закатаны, он направился в ванную с очевидным намерением проверить температуру воды. Эмми последовала за ним. — Да ладно, возвращайтесь на свой прием! — не выдержала она.

Барден поднял на нее глаза.

— Вы даете слово?

— Даю. — Эмми опять вынуждена была сдаться. Она вышла из ванной и, трепеща, наблюдала, как он отворачивает рукава в исходное положение и застегивает запонки. — И вы в самом деле бы так поступили? Окунули бы меня в ванну, я хочу сказать?

Он улыбнулся.

— Вы хорошо знаете, как подпортить человеку удовольствие. — С этими словами он подхватил свой пиджак и вышел вон.

Подпортить человеку удовольствие? Дав слово и лишив его таким образом возможности искупать ее?

Роберта была исключительно добра, резюмировала Эмми. В ванной, помимо принадлежностей мужского туалета, обнаружились кусок дорогого пахучего мыла, новая зубная щетка в пластиковой упаковке и зубная паста. Роберта одолжила ей еще и сверхженственное изделие, очевидно предназначенное выполнять функции ночной рубашки.

Надо признать, что после горячей ванны ей стало куда лучше. Настолько лучше, что она даже прополоскала свое нижнее белье и повесила его сушиться на батарею под полотенце.

Как сладостно оказалось растянуться в постели, прильнув к горячей грелке! Очевидно, другого выхода у нее нет, придется смириться с ночевкой в комнате этого ужасного человека.

Странно, но, хотя она едва удерживала глаза открытыми, сон не приходил. Наверное, все дело в необычности положения, принуждавшего ее делить спальню со своим начальником. Но, по здравом размышлении, учитывая, сколько людей оставалось в доме до завтрашнего дня, можно предположить, что вечеринка будет длиться всю ночь. Так что, когда Каннингем заявится, она уже отоспится и сможет подняться и уйти. Успокоив себя таким образом, она уснула блаженным, долгожданным, дающим новые силы сном.

Эти силы потребовались ей достаточно скоро, потому что внезапно ее разбудил жуткий приступ тошноты. В комнате было совершенно темно. Лежа в постели, она пыталась сообразить, где она, что тут делает и — о господи! — в какой стороне тут ванная!

Ни о чем ином думать сил не было — только о том, как ей худо. Так худо, что даже когда она увидела чьи-то голые ноги, то скорее обрадовалась, чем огорчилась. Барден Каннингем подскочил к ней, на ходу завязывая халат.

— Ох, Эмми, Эмми, — пробормотал он, обозревая ее бледное лицо.

Она торопливо отвернулась, слишком больная, чтобы смущаться скудостью своего наряда.

Мужская рука поддержала ее, и как раз вовремя.

— Мне очень жаль, — срывающимся голосом пробормотала она, когда приступ кончился и Каннингем бережно усадил ее на стул.

— Вы, видимо, все же простудились, — сказал он. Как ни странно, тон был не обвинительным, а скорее сострадательным.

Эмми покачала головой.

— Креветки, — промямлила она. — Это, видимо, креветки.

— Что еще за креветки?

— Ризотто с креветками — по пути сюда. Очевидно, они были не совсем пригодны для еды.

— Да?

— Да. О, простите! — С этим восклицанием она вновь бросилась к раковине, и ее снова вырвало.

Она чувствовала себя так, словно ее долго били-колотили, и без всякого протеста подняла на него глаза, когда он этого потребовал.

— Бедная маленькая Эмми, — захлопотал он над ней, обтирая ей лицо. — Ну как вы?

— Замечательно, — храбро отвечала она и решительно поднялась на ноги, которые тут же подогнулись.

Рука Бардена крепко обвилась вокруг ее талии.

— Обопритесь на меня, — предложил он, что и было выполнено. Он медленно препроводил ее обратно в постель, заботливо усадил и откинул волосы со лба.

— На кого я похожа! — вырвалось у нее раньше, чем она успела остановиться.

Барден поглядел на нее сверху вниз, помедлил и затем невозмутимо сообщил:

— Вы замечательно выглядите. Это ее обеспокоило так сильно, что сердце в груди заколотилось как бешеное.

— Вы пьяны, — обвиняюще произнесла она. Ответом ей был смех.

— Вы определенно приходите в себя, — улыбнулся он и приказал:

— Посидите спокойно. — Эмми хотелось лечь и проспать до Рождества. А он тем временем вернулся со свежей мужской рубашкой. — Ваше одеяние совсем промокло, — доверительно поведал он.

Эмми, в последнее время занятая лишь проблемой освобождения от содержимого своего желудка, опустила глаза на ночную рубашку. Та действительно окончательно промокла и совершенно прекратила скрывать наготу.