Подобно королевским историкам и юристам, художники тоже стремились создать лестный образ самого короля и его правления. Все участвовали в этой большой политической пропаганде, и отдельные хвалы сливались в общий хор. Иллюстрации к повестям и хроникам не были случайными, а выбор сцен — произвольным. Избранные эпизоды должны были представить короля в наиболее выгодном свете и показать его величие на протяжении всей книги. Фуке в нескольких сценах одного из экземпляров «Больших французских хроник» явно постарался превознести королевское величие. Эти «Хроники», имевшие значительный успех (в парижской Национальной библиотеке сегодня хранится тридцать два рукописных списка), заканчивались на смерти Карла V, но иллюстрации Фуке, выполненные в 1459 году, за два года до восшествия на престол Людовика XI, явно делались с учетом полученных наставлений. Восемь прекрасных картин на целую страницу рассказывают о приезде императора Карла IV, брата Бонны Люксембургской, матери короля, в Париж в 1377 году, и в этом плане представляют собой замечательное свидетельство намерений художника или, возможно, указаний, которые ему были даны.

Сначала мы видим трех послов, возвещающих об этом визите, преклонив колено перед Карлом V; затем прием, оказанный городом Камбре императору, сидящему верхом на белом коне — знаке его достоинства. В Санлисе его встречают герцоги Бургундский и Беррийский, он садится в носилки, которые прислал за ним король, носилки несут два белых коня. Снова белый конь в следующей сцене — встреча с парижским прево Гуго Обрио, с начальником стражи Жаном Кокатрисом и эшевенами. Но затем, в часовне Сен-Дени, происходит обмен лошадьми: у императора черный конь, присланный королем, тогда как он сам прибывает в обществе дофина, и оба на красивых белых конях. Сцена встречи у ворот Сен-Дени не оставляет никаких сомнений в желании подчеркнуть различие: кони, конечно, почти полностью скрыты широкими лазурными покрывалами с золотыми лилиями, но их ноги все же видны у копыт, и у королевского коня они белые, а у императорского — черные.

Король Людовик XI учел важность урока и сделал так, чтобы его запомнили. Несколько лет спустя, в его правление, повесть о визите императора к Карлу V в Париж неоднократно извлекалась из «Больших хроник» и издавалась отдельной тетрадью, что облегчало ее распространение. Сохранились два ее экземпляра того времени, которые разные художники постарались расписать таким же образом.

Вне двора, в более узких и менее престижных кругах другие художники, большею частью оставшиеся безвестными, работали в том же духе, по приказанию властей верных городов, стремившихся продемонстрировать свое усердие. Когда Людовик был дофином, было создано не менее трех иллюстраций к его въездам в Тулузу. На миниатюре 1439 года он изображен один, под балдахином, который несут восемь синдиков, членов городского совета. В 1442 году он следует за королем, и художник постарался сделать хорошие портреты. Наконец, в 1443 году две сцены изображают два последовательных въезда: короля Карла VII и дофина, который везет на крупе коня свою мать Марию Анжуйскую. В том же году в Тулузе на одной из стен в зале заседаний парламента повесили не дошедшую до нас картину, изображающую распятого Христа, Богородицу, святого Иоанна и коленопреклоненных Карла VII и дофина по обе стороны от креста, одетых в свои цвета и со своими гербами.

Людовик XI умел импонировать обществу и давать уличному люду зрелища, которые прославляли его власть и заслуги.

каждом большом городе его посещение, обычно самое первое, становилось поводом для больших торжеств, празднеств, шествий и развлечений для многолюдной толпы, выказывающей — искренне или нет — свое ликование. Эти въезды были такими же блестящими в его время, как и в любое другое; народ — городская чернь и сельские жители, стекавшиеся в город, — подтверждал своим присутствием и приветственными кликами свою преданность государю.

общему это были праздники счастливого пришествия государя. И, как всегда и везде, даже в самом далеком прошлом (вспомним: «Хлеба и зрелищ!»), эти увеселения отвечали народным ожиданиям; они удачно дополняли обыденность, привнося в нее веселье, буйство, «пир горой». Восхищение было поистине всеобщим: улицы, усыпанные ветвями и цветами, дома, затянутые расписными холстами и гобеленами, золотые изделия, выставленные в окнах, подмостки на перекрестках для представления «историй и моралите». Не говоря уже о вине и меде, которые рекой текли из огромных бочек или из фонтанов. Славы королю это явно прибавляло, и его образ — образ победителя на белом коне и в богатом окружении — надолго оставался в памяти.

Утвердив свою власть в Париже (31 августа 1461 года), он вступил в Анжер в январе следующего года, в Тулузу — 26 мая 1463 года, в Брив-Ла-Гайярд — 21 июня. Возможно, не все эти въезды были столь же блестящими, яркими и поучительными зрелищами, однако все они сопровождались приветственными церемониями и выражениями покорности. Король охотно их поощрял, даже требовал, преодолевая свою природную скромность и неприятие церемониала, о котором нам сообщают некоторые современные ему авторы. 6 февраля 1464 года он явился в Турнэ — поздравить город с тем, что тот одолжил (?!) ему двадцать тысяч экю из четырехсот тысяч, необходимых для выкупа городов на Сомме. Двенадцать лет спустя Людовик достойно отпраздновал свой «первый въезд» в Лион — город, который, по его словам, был ему очень дорог, поскольку платил большие налоги; до сих пор он воздавал ему почести лишь многочисленными посланиями, написанными с особым тщанием и теплотой.

Это были дни ни с чем не сравнимой пышности и недели или даже месяцы тяжелых расходов. В Анжере старшины уплатили трем возчикам за то, чтобы очистить от грязи улицы и перекрестки, разгрести огромную мусорную кучу перед новыми городскими воротами и вывезти сор за городские стены. Это была работа не из легких: одному, чтобы справиться со своей задачей, пришлось сделать «девятью двадцать и три» ездки, то есть всего 183, другому — 147, а третьему — 134. Добавьте к этому плату плотникам, столярам, ткачам и малярам, украшавшим подмостки, торговцам воском и вос- колеям за факелы и светильники, регентам и певчим за мессы и процессии, портным за костюмы для пантомим. Организаторы следили за тем, чтобы город был обеспечен провизией в огромных количествах, чтобы все булочники, мясники и прочие продавали еду и питье, запасались провиантом в своих лавках под угрозой наказания за недостаток еды для господ прево и присяжных и чтобы бальи «наказал своим людям привезти в оный город, по воде либо посуху, всякие запасы для людей и лошадей, дабы готовыми быть к прибытию государя с людьми его». Магистраты следили за ценами, пресекали злоупотребления и спекуляцию; они требовали, чтобы трактирщики запасались сеном, овсом и прочим и не заламывали цены. Прежде всего — обеспечить размещение: четыре человека осмотрят дома, подсчитают квартиры и распределят их между квартирмейстерами короля или вельмож; пусть каждый подготовит свой дом для постоя людей и лошадей и исполнит все, что ему будет приказано, без отказа или непослушания, иначе будет наказан как бунтовщик и силой принужден исполнить веленное. Места часто не хватало, и сержанты короля всеми способами старались разместить своих людей. Они проявляли такую настойчивость, что один из современников этому удивлялся: «Самые большие аббатства и приорства Парижа были заняты, дабы разместить там принцев и господ, для которых не нашлось постоялых дворов».

Принцы и вельможи вовсю старались показать, на чьей они стороне. В Тулузе в мае 1463 года короля сопровождали при всем параде его брат Карл, тогда герцог Беррийский, Рене Алансонский, граф дю Перш, Жан де Фуа, Жан д'Арманьяк, тогда маршал Франции, сенешаль Ландов и Гиени Антуан де Ло и прево Тристан Лермит. Городские магистраты — капитулы — встретили их у больших городских ворот: первый этап и первый акт спектакля, который должен был продолжаться на всем протяжении торжественного шествия. Здесь, как и везде в подобных случаях, они по окончании речей торжественно вручили королю ключи от города и подарки, которые сами по себе обычно представляли большую часть расходов, занесенных в список, — шелка, ткани, изделия из золота, напитки и дорогие яства. В Турнэ Людовику подарили «восемь бурдюков вина из разных краев, самые лучшие, какие только удалось сыскать», и серебряные позолоченные украшения стоимостью около тысячи франков. Жители