этих плохо согласующихся друг с другом доводов. Аргументы, которые он приводит как психолог, значимы не менее, чем его научные наблюдения.

Вспомнив о всем известном характере короля-рыцаря, нельзя было дальше утверждать, что между ним и графиней была заключена постыдная сделка. К тому же и Брезе не стал бы закрывать глаза на неверность жены. Не его ли отец убил изменившую ему супругу несмотря на то, что она была узаконенной дочерью короля? Можно ли после этого представить, как этот суровый старец продолжает служить королю и поддерживает с женой спокойные сердечные отношения, о чем можно судить по его переписке? Наконец, если бы супруга Великого Сенешаля действительно пожертвовала своей добродетелью, неужели она не смогла бы выторговать для Сен-Валье что-нибудь получше пожизненного заключения и конфискации всего имущества?

Нужно оставить поэтам и авторам фривольных романов легенду о том, как Диана спасла седую голову, упомянутую в ее гороскопе, ценой «позорных поцелуев» Франциска I.

Но не получила ли она эти поцелуи позже, причем по доброй воле и в не столь трагических обстоятельствах? Долгое время казалось, что в упомянутом Мишле «томе писем» содержится убедительный ответ. «Переписка Дианы с Франциском I, — писал Анри Мартен, — свидетельствует о существовании связи, которая не была предана огласке и не наделала скандала, но которая увеличила влиятельность дочери Сен-Валье после того, как она спасла своего отца».

Речь идет о семнадцати любовных письмах без адреса и подписи.⁴⁵ Людовик Лаланн⁴⁶ торжественно приписал их Диане, чей почерк, как ему показалось, он узнал, не обратив внимания на несколько текстов, которые должны были вызвать серьезные сомнения.

Никаких сомнений не возникло ни у Мишле, ни у Оро, но Сент-Бёв учел возможность их существования и доказательно изложил свою точку зрения.⁴⁷

Сегодня, благодаря Гиффре и другим исследователям истина торжествует. Письма лежали отдельной стопкой в собрании любовной переписки короля. Однако надпись на пачке писем: «Семнадцать писем супруги великого Сенешаля, Дианы де Пуатье, королю Франциску I» относится к XVII веку (вероятно, она была сделана самим Людовиком XIV).

Достаточно было обратиться к другим письмам собрания, чтобы обнаружить, что всё было написано одной рукой: рукой Франсуазы де Фуа, графини де Шатобриан, официальной любовницы Франциска. Так объясняются все упоминания о тесте, в то время как тесть Дианы умер в 1494 году, о путешествии в Пикардию с мужем, который, будь он Брезе, был бы уже похоронен, и бесконечная тревога женщины, которая близка к тому, чтобы впасть в немилость. Не Диана, а госпожа де Шатобриан подписала свое письмо к королю-пленнику:⁴⁸

Остается еще один важный свидетель, венецианский посол Лоренцо Контарини. Одна из его депеш, датированная 1552 годом, показывает все в совершенно другом свете. В ней можно прочесть:

Как это расценивать? Контарини делал свои сообщения, когда после смерти Сенешаля прошел двадцать один год, и, по его собственному признанию, пересказывал злые толки, которые не могли не касаться всеми желанной женщины. Практически невозможно согласиться с тем, что он написал. Если ему верить, получается, что Диана уступила Франциску в период между 1531 годом, в котором она овдовела, и 1536 или 1537 годом, когда Генрих стал ее любовником. Но именно в этот период на вершине славы находилась госпожа д'Этамп. Нельзя даже представить себе, что гордая охотница, чей вензель в скором времени должен был озарить своим сиянием парадные фасады королевских дворцов, уступила бы дорогу сопернице, оставшись в тени, и унизилась бы до непостоянных, тайных любовных отношений. Еще менее вероятно, что эта умная, честолюбивая женщина могла бы согласиться стать мимолетным увлечением правителя.

Романтикам нужно с этим смириться. Дама Оленя не была любовницей двух королей. Но разве жизнь не превзошла легенду по степени загадочности? Разве не удивительно, что старый горбатый политик, которому Диана оставалась верна, буквально воплотился в этом радостном создании, которое после смерти мужа сумело повлиять на становление принца и сделаться его путеводной звездой?

Двадцать пятого июля 1524 года во цвете лет умерла королева Клод, «жемчужина среди дам, женщина зеркально светлой доброты без единого изъяна», возможно, от морального истощения, возможно, от сифилиса («Неаполитанской болезни»), которым был болен король. Все искренне оплакивали ее смерть. Госпожа де Брезе, лишившаяся своей должности при дворе, в это скорбное время по большей части жила в Нормандии, где еще теплилось благосостояние Франции.

Став поководцем императора, Бурбон одержал в Италии победу над своим соперником Бонниве, захватил Прованс; там он не сумел привлечь на свою сторону ни одного из своих старых друзей, потерпел поражение в Марселе и стал действовать методами обычного авантюриста.

Преследуя Бурбона, король перешел через Альпы. Он замышлял не только переместить фронт военных действий за границы государства н вновь обрести Миланскую область, но также успокоить смуту, царившую в королевстве. Новое Мариньяно позволило бы ему обуздать непокорный Парижский Парламент и фанатичную Сорбонну, которые требовали от него строгих мер по отношению к приверженцам протестантской доктрины. Франциск же очень терпимо относился к «евангелистам», несмотря на то, что они подняли бунт в Лионе, в то время как их братья по вере, немецкие крестьяне, бесчинствовали в Лотарингии.

Увы! Кровопролитное сражение при Павии не принесло долгожданной победы. Десятого марта 1525 года в Руане Великий Сенешаль торжественно огласил печальную весть: король находится в плену у императора, его армия разбита, гибель постигла весь цвет французской знати.

Бурбон праздновал победу, но торжество его было скорбным. Найдя среди погибших Бонниве, он вскричал:

Одновременно влюбленная в него непримиримая Луиза Савойская провозгласила:

Но надолго ли она такой останется? Ни один солдат не стоял на ее охране. Бурбон, появись он здесь со своими войсками, смог бы унести всё без остатка. К счастью, император даже не помышлял о том, чтобы оставить ему подобную добычу. Он осадил пыл несдержанного принца, женился, чтобы получить приданое для формирования огромной армии, и сделал так, что тот упустил момент. В то же время Мадам усмиряла Парламент, сдерживала восстание, готовое вспыхнуть в Париже, кроме того, переманив Генриха VIII от Карла Пятого на свою сторону, она подписала с ним соглашение в Муре. «Если бы не ее авторитет и здравомыслие, в этом королевстве сейчас все было бы не так хорошо», — писал своему господину императорский шпион.

Эта странная женщина, то злой, то добрый гений Франции, возрождала в сомневающихся дух верноподданничества. Естественным и ожидаемым было ее решение опереться в своих дальнейших