помочь хотя бы половине раненых, началась новая атака. На этот раз японцы разбомбили «Неваду».

Прибыли новые тысячи раненых: изувеченных, полуживых, истекавших кровью людей. Некоторых доставили на санитарный корабль «Утешение».

Лишь один раз Ребекка Кларк подняла глаза на Кэсси.

Взгляд ее выражал беспокойство и одновременно восхищение.

Кэсси работала не покладая рук. Да, вот это женщина! Неудивительно, что вся страна влюблена в нее.

— Как вы себя чувствуете?

Кэсси только что помогла внести страшно обгоревшего человека. Он кричал не умолкая. Виднелись куски обгоревшего мяса…

— Я в порядке, — спокойно ответила она. В этот момент она вспомнила Криса. Вспомнила, как вытаскивала его из горящего самолета. На руке у нее остался шрам, в том месте, где его горящее тело соприкоснулось с ней. — Я в порядке. Вы только говорите мне, что делать.

— Вы и так делаете все, что нужно. Продолжайте. Но если почувствуете себя плохо, сразу скажите мне. Вас может затошнить.

— Не затошнит.

Кэсси очень на это надеялась. Теперь в госпиталь начали поступать не только мужчины, но и женщины. Гражданское население тоже сильно пострадало от налета. Вскоре раненых уже некуда стало укладывать. Вторая бомбежка продолжалась до десяти часов. Когда японцы наконец улетели, не только остров, но и вся Америка были в шоке.

Кэсси лихорадочно работала целый день. Делала все, что могла. В четыре часа она наконец присела, чувствуя слабость в коленях. Она работала без остановки с раннего утра и с самого завтрака ничего не ела. Лейтенант Кларк принесла ей чашку чая. Потом они вместе осмотрели вестибюль, нет ли еще раненых. Последних еще час назад отправили на корабль: госпиталь больше не мог вместить ни одного человека.

Похоже, они все переделали. Кэсси теперь оставалось только утешать раненых добрым словом. Этим она и занималась, когда появился Десмонд в сопровождении одного-единственного фотографа. Остальные репортеры устремились в порт осматривать то, что осталось после бомбежки, а этому молодому фотографу Десмонд пообещал фотографию Кэсси О'Мэлли, если тот пойдет с ним. Он прошел через вестибюль прямо к ней, в то время как лейтенант Кларк усаживала беременную женщину в кресло. Та пришла справиться о муже. Медсестра пообещала найти его.

— Вот она! — Десмонд театральным жестом указал на Кэсси фоторепортеру. — Дорогая, как ты? С тобой все в порядке?

Он смотрел на нее нежным взором, пока репортер лихорадочно щелкал фотоаппаратом, снимая Кэсси как она была: в юбке и блузке, перепачканных кровью.

Она кинула на него и на Уильямса гневный взгляд:

— Прекрати это, Десмонд, какого черта! Пойди лучше сделай что-нибудь полезное, вместо того чтобы постоянно позировать перед фотографами. И вы тоже. — Она обернулась к камере, за которой спрятался перепуганный репортер. — Почему бы вам не пойти помочь людям, вместо того чтобы стоять тут и фотографировать меня? Нас бомбили, вы что, не знаете об этом, идиот! Давайте разворачивайте свою ленивую задницу! И бросьте же вы этот дурацкий фотоаппарат! — С этими словами она умчалась из вестибюля вслед за медсестрой, оставив обоих мужчин с раскрытыми от удивления ртами.

В этот день Кэсси навсегда завоевала сердце Ребекки Кларк.

Та поняла, что до конца своей жизни не забудет эту неутомимую рыжеволосую женщину, помогавшую раненым и изувеченным людям. Она уступила свою отдельную палату четырем раненым, сама втащила туда кушетки и раскладушки, сама разыскала для них простыни и одеяла.

Вечером директор госпиталя лично выразил ей благодарность. Для нее нашли раскладную кровать и поставили в гардеробной, чтобы она тоже могла поспать ночью. Теперь на руках у врачей оказалось множество людей, нуждавшихся в помощи гораздо больше, чем Кэсси, и она даже чувствовала себя виноватой в том, что отнимает у врачей время. Весь следующий день она продолжала помогать раненым. Никто здесь не удивился, услышав новость о том, что в понедельник президент Соединенных Штатов объявил войну Японии. В госпитале это известие встретили радостными возгласами.

Во вторник Кэсси переехала в «Королевский отель» на Гавайях и позвонила родителям. Она уже сообщила им о том, что с ней все в порядке, и теперь хотела сказать, что постарается как можно скорее приехать домой. Администратор отеля пообещал сделать все возможное, чтобы забронировать для нее каюту на корабле «Марипоза», единственном, на который еще можно попасть. Он должен отойти накануне Рождества. Кэсси желала лишь убедиться в том, что Десмонд Уильямс не поплывет на этом же корабле.

У нее больше не осталось к нему никакого сочувствия.

Она считала, что он вел себя просто ужасно. Его интересовало только то, что он еще мог выдоить из ее истории. Это просто отвратительно!

К вечеру Десмонд пришел к ней в отель и сообщил, что в Пентагоне ему пообещали место на одном из военных самолетов, который отправится рейсом до Сан-Франциско через несколько дней. Он мог бы организовать место и для нее тоже, так как она теперь стала национальной героиней.

— Какое это имеет значение? — резко спросила Кэсси и наотрез отказалась ехать куда-либо вместе с ним.

Эта женщина его раздражала. Как трудно с ней о чем-либо договориться! Для прессы выглядело бы гораздо лучше, если бы они вернулись в Лос-Анджелес вместе. Конечно, если она не захочет, у него найдутся объяснения и для этого. Он может сказать, что после всего пережитого у нее началось что-то вроде психоза: она боится самолетов. Или сошлется на ее нездоровье. Однако Кэсси отказалась поддержать его и в этом.

— Боюсь, мне придется тебя огорчить, Десмонд. Ни ты, ни я больше никого не интересуем. Все думают лишь о войне, в которую мы только что вступили, если ты этого еще не заметил.

— Тем более. Подумай, что ты можешь сделать, чтобы помочь нам в этой войне. — Он уже представлял себе, какие новые возможности рекламы открываются для него и для его самолетов.

Что касается Кэсси, то она уже три дня подряд делала все возможное, помогая раненым в госпитале. Сам адмирал Киммел выразил ей благодарность. Однако для Десмонда Уильямов это не имело значения.

— Я собираюсь делать то, что найду нужным, — заявила она. — И ты больше не будешь ни рекламировать каждый мой шаг, ни торговать мной, ни эксплуатировать меня, как раньше. Ты меня понял? Между нами все кончено. Я выполнила все условия контракта.

— Отнюдь нет.

Кэсси смотрела на него не веря своим ушам: :

— Ты что, шутишь?! Я едва не погибла, и все ради тебя.

— Ты пошла на это ради себя самой. Ради собственной славы.

— Я пошла на это, потому что люблю летать и еще потому, что мне казалось: я тебе обязана. Этого требовало мое чувство собственного достоинства. Не говоря уж о том, что ты пригрозил предъявить мне иск, если я не совершу перелет. Я знала, что моим родителям совсем не нужна эта головная боль.

— Что же теперь изменилось?

Да, Ник был прав, с начала и до конца. Десмонд Уильямс — отъявленный мерзавец.

— Я пролетела одиннадцать тысяч миль. Я сделала все, что могла. Я посадила твой паршивый горящий самолет на острове размером с тарелку. Я умудрилась просуществовать на этом острове сорок пять дней. Я чуть не умерла от истощения.

Я видела, как погибает мой лучший друг. Он умер на моих руках. Тебе этого мало? На мой взгляд, этого вполне достаточно. Думаю, любой судья скажет то же самое.

— — Контракт есть контракт. А в твоем контракте написано, что ты должна пролететь на моем самолете пятнадцать тысяч миль над Тихим океаном.

— Твой самолет вспыхнул, как спичечный коробок.

— У меня есть другие самолеты. Кроме того, в твоем контракте говорится о неограниченной рекламе, в