Карин повернула к нему лицо и многозначительно улыбнулась:

– Да, что бы ты ни делал, никто об этом не узнает…

Оке осторожно поцеловал ее губы, напомнившие ему мягкие росистые лепестки розы. Девичьи руки, обвившие его шею, сразу согрели его своим теплом и прогнали леденящее чувство одиночества.

Долго сидели они щека к щеке, крепко прижавшись друг к другу, не говоря ни слова.

Освободившаяся ото льда вода струилась под свисающими прядями плакучих ив около здания Государственного банка, после чего протискивалась, покрытая темными завитушками, между прямыми, как стрела, гранитными набережными около риксдага и королевского дворца. Оке остановился на мосту и посмотрел в сторону ратуши. В весенней мгле над озером Меларен, над красной башней вздымался вверх, словно золотой трезубец, увенчанный тремя коронами шпиль.

Он заторопился дальше. На Мюнтторгет уже с утра царило шумное оживление, зато Вестерлонггатан по ту сторону площади встретила его приветливой тишиной. Движение автомобилей было здесь запрещено, и пешеходы спокойно вышагивали прямо посреди мостовой. Многочисленные магазины придавали улице сходство с рыночными рядами.

В одном из круто лезущих в гору переулков Оке увидел корабельную пушку, которая служила угловой подпоркой старому дому, а выйдя на Стурторгет, обратил внимание на датское ядро, застрявшее в доме на Скума-каргатан.

Следы прошлых войн и осад только подчеркивали мирную атмосферу. Около водоразборной колонки посапывала косматая ломовая лошадь; с лепного карниза биржи взлетела к солнцу стая сизых голубей.

Оке сел на лестнице биржи в ожидании, пока откроется. «Продовольственный магазин Стурторгет». Вскоре он увидел, как высокая светловолосая девушка принялась устанавливать в одной из витрин подносы с колбасой и фаршем. Как только часы на башне Большой церкви пробили восемь, молодой продавец отпер дверь магазина.

Оке переступил порог с ощущением неприятной сухости в горле:

– Я по поводу вашего объявления о свободном месте.

– Господин Энглюнд вон там, – сказала девушка сухо, указывая в сторону складского помещения.

Здесь вдоль одной из стен стоял громадный ящик для картофеля, рядом с которым выстроились картонные коробки, ящики с фруктами и несколько бочек с сельдями, окруженные бурыми лужицами рассола. У противоположной стены находились раковина и длинный прилавок. На одном конце прилавка стояла газовая плитка, а у другого сидел полноватый добродушный мужчина и пил кофе.

Он не спросил у Оке никаких рекомендаций, только записал фамилию и адрес.

– Старый город хорошо знаешь?

– Не так, чтобы каждый переулок… – протянул Оке, стараясь не вступать в слишком большое противоречие с истиной.

– Ну, это роли не играет. Быстро разберешься… Мы платим пятнадцать крон в неделю; кроме того, будешь получать утренний кофе и ленч. Блюда не очень шикарные, но голодным ходить не будешь… Да, и еще одно дело, – продолжал торговец. – Велосипеда для развозки у нас нет. По-моему, он и ни к чему – здесь, в Старом городе, все так близко.

Оке понял по тону, что Энглюнд все-таки считал это обстоятельство препятствием при найме рассыльного. Сам же Оке не имел ничего против того, что магазин не располагает велосипедом. Он по- прежнему считал, что передвигаться на двух колесах по кишащей машинами улице – предприятие чересчур рискованное.

Светловолосая продавщица доложила, что пришло еще трое желающих и хотят видеть шефа.

– Зайди вечером или позвони – получишь ответ, – сказал хозяин.

А Оке считал дело уже решенным!

Чем ближе к вечеру, тем больше росла его неуверенность. Телефон в букинистической лавке имел отвод в книгохранилище. Когда наконец подошло время звонить, Оке включил отвод и сделал вид, что ему понадобилось зачем-то выйти.

– Продовольственный магазин Стурторгет! – ответил молодой мужской голос. – Вы по поводу места? Уже занято… Ах, вы уже были здесь? Как ваша фамилия?

– Оке Андерссон.

– Минуточку, сейчас подойдет господин Энглюнд.

– Алло… Это Андерссон? Все в порядке – можете приступать к работе. Желательно завтра же с утра.

Завтра же? Оке рассчитывал иметь в запасе несколько дней, чтобы заранее предупредить Хольма об уходе, но если он сейчас заговорит о том, чтобы начать со следующей недели, то Энглюнд, чего доброго, возьмет кого-нибудь другого…

– А в котором часу надо приходить?

– Без четверти восемь. До открытия всегда находятся какие-нибудь дела.

Оке решил, что может с таким же успехом начать укладываться сразу. Только он застегнул свой чемодан, как вошел Хольм:

– Можно получить твои ключи от комнаты и от подъезда?… Спасибо! – Хольм убрал их с улыбкой в карман. – Итак, тебя можно поздравить?

– С чем?

– О, я слышал, ты получил новое место. Ты уж прости мое любопытство, но я всегда прислушиваюсь к твоим телефонным разговорам. Ведь платить за них приходится мне!.. А где ты собираешься ночевать сегодня? – продолжал он с интересом. – Или ты думал оставаться жить здесь?

Оке глотнул, но не мог выдавить из себя ни слова. Его благодетель продолжал улыбаться злой улыбкой, напоминая оскалившуюся овчарку.

– Ну, вон отсюда!

Разъяренный Хольм схватил Оке за руку и вытолкал его за дверь. Чемодан вылетел следом. Он проехал по полу, замок открылся от толчка. Выйдя на улицу, Оке замер было в нерешительности. Затем столь же нерешительно направился в сторону Центрального вокзала.

Когда дежурные в зале ожидания стали подозрительно коситься на него, словно догадываясь, что чемодан всего лишь маскировка, он вернулся к букинистической лавке и прокрался на двор. Хольм забыл спросить запасной ключ от висячего замка на дровяном сарае.

Стараясь не шуметь, Оке вытряхнул стружку из пары упаковочных ящиков и развязал несколько кип старых газет. Бумага защищала от сквозняка, но зато раздражающе шелестела при малейшем движении Оке на импровизированной постели.

«Где ты собираешься ночевать?» Оке снова увидел перед глазами язвительную улыбку Хольма, и вдруг внутри его что-то надломилось. Он затрясся в судорожных рыданиях и… уснул – большой ребенок, убаюканный собственными слезами.