руками.

Обратно друзья шли очень медленно. Последнюю часть пути Оке преодолел, хромая и припрыгивая на одной ноге, время от времени опираясь на Бенгта. Бабушка в ужас пришла, когда увидела, какой нарыв вздулся у него на побагровевшей пятке, и поспешила закатать штанину до колена.

– Заражения нет, слава богу! Тогда я как-нибудь сама справлюсь, без доктора.

Уездный врач жил в городе, в пятидесяти километрах от Мурет, а в переполненную больницу в Висбю обращались лишь в тех случаях, когда речь шла о жизни и смерти.

Бабушка сварила ржаной кисель с уксусом, приложила к пятке, обмотала сверху теплым платком, чтобы нарыв «созрел», и велела Оке лежать в постели, подложив под больную ногу большую подушку. Однако нарыв упорно не поддавался ни компрессам, ни мазям.

День за днем проводил Оке в постели, слушая стук молотков на новостройке. Один молоток постукивал особенно рьяно. Он находился в руках Ивара – веселого, добродушного плотника со светлыми, как лен, и курчавящимися, как стружка, волосами.

Дядя Хильдинг, в измазанном, пахнущем известкой комбинезоне, то и дело заходил попить.

– Этот парень работает прямо в американском темпе, хотя всю свою жизнь провел здесь, на острове! – восхищался он.

Дух большого города с его кипучей жизнью еще не выветрился из дяди Хильдинга, хотя он и объявил, вернувшись, что намерен теперь отдохнуть после тяжелых лет за морем, разве что на охоту сходит или съездит на рыбалку, – одним словом, будет жить в свое удовольствие. На деле же, по мере того как на исчерченной автомобильными следами полянке перед фундаментом росли горы мешков с цементом, рогож, досок и ящиков с гвоздями, им овладевало все большее возбуждение.

Бабушка всегда была занята каким-нибудь делом; теперь же она хлопотала больше, чем когда-либо. Под вечер она оказывалась совершенно измотанной своими многочисленными обязанностями.

– Напрасно вы взялись готовить обед рабочим, – говорил дядя Хильдинг.

– Не могут же они жить всухомятку! – отмахивалась бабушка.

Обреченный на безделье, Оке чувствовал себя совершенно беспомощным. Кровь гулко стучала в опухшей ноге, мерно отсчитывая время.

Под воскресенье дядя Хильдинг отправился в Висбю – договориться о поставках строительных материалов. Когда он вернулся домой, его лихо сдвинутая на самый затылок американская шляпа была сильно помята, на пиджаке и шелковой рубахе недоставало нескольких пуговиц, но зато он сам был в отличном настроении.

– Уж настолько я знаю бокс, чтобы справиться с какими-то там гуляками в пивнушке!

– Ас водкой как ты справился? – осторожно осведомился десятник, лысый мужчина с быстрыми, как у белки, глазами, и скосился на чемодан.

– Моя водка – что хочу, то и делаю! – ответил дядя Хильдинг вызывающе. – Семь лет мне пришлось обходиться канадской контрабандой да таким самогоном, что и луженое брюхо прожжет. Так что это не твое дело, если я позволил себе глотнуть немного настоящего товара!

– Но мне-то хоть литр причитается за то, что я одолжил тебе винную карточку? – упорствовал десятник.

Ивар поспешил обратить все в шутку, и дядя Хильдинг снова повеселел. Его настроение легко переходило от гнева к безграничной доброте.

– Слезайте с лесов, ребята! – крикнул он подручным. – Айда за мной – расправимся с остатками!

Бабушка подала закуску, и дядя Хильдинг принялся с хитрой усмешкой вытаскивать доставленные в полной сохранности бутылки.

– Чего же он голову морочил? – протянул десятник умиротворенно.

Освободив бутылки от соломенной упаковки, дядя Хильдинг разлил всем по чарочке, затем стал вспоминать поразительные случаи из своей недолгой матросской практики. Вспомнил он и о том, как заходил в порты Зеландии и Фюна.[22]

– Датчане – почти как мы. Им бы только язык приличный, так у них совсем хорошо можно было бы жить, – заверял он, уморительно передразнивая их хриплый горловой говор.

Бабушка задыхалась от смеха и вытирала глаза кончиком передника.

– Да это еще похуже нашей речи будет!

Оке наблюдал с тревожным предчувствием, как быстро опустошаются бутылки; веселье взрослых его не радовало. Один из подручных уже сидел наклонив голову и мрачно таращил глаза на стол, словно хотел пробуравить его насквозь своим взглядом.

Напарник толкнул его бесцеремонно в бок:

– Ну-ка, возьми себя в руки, черт подери! Пора и домой идти.

Десятник поддержал его и поднялся на заметно ослабевшие ноги. Однако он был еще достаточно трезв, чтобы вежливо поблагодарить бабушку за угощение и не забыть захватить с собой нетронутую литровку.

Ивар остался сидеть за столом. Он был холостяк, и никто не интересовался, когда он придет домой.

– Пошли, поднимемся в каморку, – позвал его дядя Хильдинг. – У меня в сундучке еще осталась бутылочка коньяку.

Оке лежал и слушал их нестройную беседу. Внезапно они заговорили громко и возбужденно. По полу со звоном покатился стакан, загремели опрокидываемые стулья, затем на лестничной площадке послышались удары и тяжелое дыхание. Оке спрыгнул с кровати. Ему надо было видеть, что происходит.

– Сейчас ты полетишь вниз за это! – проревел дядя Хильдинг и швырнул плотника по направлению к ступенькам.

Тот чуть было не упал, но удержался и ухватил противника за горло. Дядя Хильдинг побагровел и приглушенно застонал.

У Оке сердце зашлось от страха. Бабушка смело двинулась вверх по лестнице с легкостью, какой он не ожидал от нее.

– Да вы совсем с ума сошли! – закричала она, дергая плотника за рукав.

Оке так и ждал, что она покатится вниз по ступенькам, но вместо этого Ивар отпустил свою железную хватку и побрел мимо нее, всхлипывая, как ребенок. Дядя Хильдинг хотел было ринуться за ним.

– Ему причитается за то, что он стаканы разбил! – гремел он.

Бабушка встала перед ним на узкой лестнице.

– Иди, если хочешь, чтобы я упала и покалечилась, – произнесла она твердо.

…Под вечер к ним пришел Мерк и справился, нет ли у Хильдинга чего-нибудь спиртного.

– Он спит, и я будить его не стану, – ответила бабушка нелюбезно. – А что, свинья заболела?

Мерк смущенно хихикнул и принялся жаловаться на боли в животе.

– Не надо есть лежалое сало в такую жару, вот и пройдет все, – посоветовала бабушка.

– А всего лучше, говорят, немного спиртного глотнуть, – торговался Мерк.

Бабушка отыскала бутылку, в которой еще оставалось на дне.

– Вот ведь как забрало лицемера проклятого! – пробормотала она себе под нос и налила ему добрую порцию.

Едва Мерк проглотил водку, как страдальческое выражение на его лице исчезло и серые, глубоко сидящие глаза загорелись живым огоньком.

– Еще налить? – спросила бабушка нарочно, чтобы подразнить его.

Она знала, что Мерк откажется, как бы ему ни хотелось выпить.

– Оке еще не поправился? – спросил он удивленно и попросил показать ему нарыв.

Бабушка неохотно развязала бинты. Мерк задумчиво зарядил нос понюшкой табака и принялся разглядывать распухшую пятку, перебирая в памяти старинные способы лечения.

О том, чтобы заговаривать, не могло быть и речи: это колдовство, обращение к темным силам. Скипидар тут не подходил, водку тратить для внешнего употребления жалко, уксус уже испробован. Оставалось только одно средство, зато самое древнее и испытанное.

– Намажьте как следует самым обыкновенным дегтем, тогда парню не придется ехать в больницу, – прописал он.