блестящей ткани обворожительно подмигивали узкие чёрные глаза, щедро накрашенные сурьмой. Обнажённые тела прикрывали прозрачные набедренные повязки. Калигула протянул руку и развязно пощупал пышное бедро ближайшей танцовщицы. Отвечая императору, она сладострастно качнулась по направлению к нему.

— Они еврейки? — спросил Гай у Агриппы.

— Нет! — иудей изумлённо округлил маленькие чёрные глазки. — Две из Персии, остальные — аравийки. Еврейки голыми не пляшут. Они целомудренны. Иначе нельзя. Если женщину моего народа застанут с человеком, который ей не муж, забросают камнями до смерти.

— В Риме бы ввести такое наказание! — засмеялся Калигула. — Ни одной матроны не останется в живых!

Ирод Агриппа подобострастно вторил смеху императора.

— Цезарь! Позволь представить тебе мою верную супругу, Кипру, — попросил он.

Калигула милостиво кивнул. Агриппа отдал приказание на гортанном арамейском языке. Танцовщицы, повинуясь быстрому жесту господина, закутались в тёмные покрывала.

Вошла Кипра, некрасивая полная женщина в окружении пяти детей. Калигуле низко поклонились два мальчика-подростка с глазами живыми и чёрными, как у отца. Две девочки, десяти и пяти лет испуганно выглядывали из-за материнской спины. На руках Кипры плакал грудной младенец.

— Это моя младшая дочь, зачатая в ту ночь, когда ты повелел выпустить меня из тюрьмы, — игриво потирая ладони, объяснил Агриппа. — Я назвал её Друзиллой, в честь твоей благословенной сестры.

Кипра смущённо улыбнулась. От сладких воспоминаний румянец разлился по смуглому лицу женщины. Крупный мясистый нос портил её лицо, но большие чёрные глаза были прекрасны и смотрели на Ирода Агриппу с любовью и преданностью.

Калигула с брезгливым любопытством осмотрел вопящего младенца. Маленькая Друзилла оказалась лысой, розовой и сморщенной. Родители явно ожидали, что император сделает новорождённой дорогой подарок. Ещё бы! Ведь её зовут Друзилла!

Гаю не понравилась девочка, носящая имя возлюбленной сестры. Он охотнее подарил бы что-то старшей из сестёр, десятилетней Беренике. Спрятавшись за матерью, она пристально, не мигая, разглядывала императора. Бирюзовые бусинки свисали с золотого обруча, украшавшего чёрные кудрявые волосы. Чёрные глаза девочки поражали недетской глубиной.

— Когда она вырастет — будет сводить с ума мужчин! — вздохнул Гай, указав на Беренику.

Агриппа досадливо поморщился.

— У неё уже есть жених — мой брат Ирод! — заметил он, бросая на дочь выразительный взгляд. — Сводить с ума мужчин?! Только этого позора мне недоставало! Будет сидеть дома, рожать детей и ткать ковры!

— Вы, восточные тираны, держите своих женщин взаперти, — рассмеялся Калигула. Он нащупал кожаный кошель, спрятанный за широким поясом. Кошель был полон не римскими, а греческими монетами. Но не все ли равно Агриппе, жадному до золота? — Это для твоей дочери Друзиллы! — он перебросил кошель иудею.

Словив подарок, Агриппа неловко покачнулся и выронил его из рук. Кошель развязался и монеты со звоном высыпались на ковёр. Агриппа опустился на колени, собирая деньги. И вдруг повалился на бок, со стоном закрывая глаза.

— Что с тобой? — испуганно воскликнула Кипра, опускаясь рядом с ним на колени. Плачущего младенца она поспешно всунула Беренике.

— Сова, сова! — с безумным страхом шептал Агриппа. — Собери деньги и припрячь их для Друзиллы. Но мне не показывай!

Кипра, стоя на коленях, поспешно собирала рассыпавшиеся монеты в подол туники. Калигула, нахмурившись, наблюдал за Агриппой.

— Тебе не по нраву мой подарок? — язвительно спросил он.

Агриппа подполз к императору. Громко рыдая, обхватил тощие колени Калигулы и запричитал:

— Прости, великий цезарь! Твой дар — великолепен! Но мне нельзя смотреть на сову, иначе я умру.

Глаза Агриппы были крепко зажмурены. Калигула угадывал быстрые движения зрачков под тонкой кожей век. Отчаяние иудея объяснялось странным суеверным страхом перед совами. Гай Цезарь, сам суеверный, понял его.

— Почему ты боишься сов? — смягчившись, спросил он.

Агриппа, не открывая глаз, наощупь добрался до подушек. Прилёг на спину, стараясь умерить дрожь в позвоночнике, и заговорил:

— Меня вели в тюрьму по приказу покойного императора Тиберия. Страх охватил меня. Я решил, что никогда больше не увижу жену и детей, не коснусь рукой священных стен Иерусалимского храма. В бессилии я прислонился спиной к дереву, растущему в углу тюремного двора. Поднял голову и в сумерках различил сову, сидящую на ветке прямо у меня над головой. Я испуганно вздрогнул, столкнувшись взглядом с жёлтыми круглыми глазами птицы. «Не бойся! — узник из варварской северной страны дотронулся до моего плеча. — Сова — птица вещая. Она предсказывает тебе грядущее величие. Но когда увидишь сову в следующий раз — это послужит знамением твоей скорой смерти!» Подтверждая слова мудрого варвара, птица трижды ухнула и улетела. С тех пор я боюсь сов. В их жёлтых глазах светится моя погибель!

Слезы просочились сквозь чёрные ресницы иудея. Нервно тряслись сухие узловатые кисти рук. Калигула понял, почему испугался Агриппа. Греческие монеты, отчеканенные в Афинах! На них традиционно изображалась сова — мудрая птица, символ Афины Паллады.

— Кипра, ты собрала монеты? — трагичным тоном спросил Агриппа.

— Да, — едва слышно ответила она.

— Оставь нас и уведи детей.

Кипра послушно вышла из триклиния, прикладывая правую руку к руди и низко кланяясь императору. Левой она поддерживала подол, отягчённый монетами, испугавшими мужа. Дождавшись хлопка дверей, Агриппа облегчённо открыл глаза.

— Я боюсь, — доверительно признался он Калигуле. — Не хочу видеть сов. Ни живых, ни каменных, ни золотых!

Гай молчал. Смертельный страх был хорошо знаком ему. Императора пугали кровавые видения, посещавшие его ночами. Но Калигула не смел говорить о них так легко, как Агриппа о совах.

Иудей, успокоившись, хлопнул в ладони. Притихшие музыканты снова заиграли. Рабыни сбросили тёмные накидки и закружились в томном восточном танце. Бедра под прозрачными накидками подражали плавным движениям любви.

— Почему ты велел женщинам одеться, когда вошла Кипра? — спросил император.

Агриппа вздохнул с непритворной нежностью:

— Чтобы не причинить ей боль. Кипра хранила мне верность в бедности и гонениях. Она постарела, выносив пятерых детей. Есть женщины, предназначенные для услаждения тела, — иудей кивнул в сторону полуобнажённых танцовщиц. — Кипра не такая. Она — утешение для души.

«Агриппа помог мне разгадать извечную загадку. Почему Друзилла милее всех женщин империи? Почему сердце замирает и падает вниз, когда я смотрю в её лицо? Потому что она близка моей душе!» Друзилла! Подумав о ней, Гай вспомнил о других женщинах. В сравнении с Друзиллой, они казались незначительными и ничтожными.

— Первая женщина, с которой я переспал, не вызывала во мне ни нежности, ни любви, — прошептал Калигула, удивлённо заглядывая в прошлое. — Случайная шлюха, владелица дешёвой таверны. Её ласки стоили десять сестерциев и быстро выветрились из памяти. С тех пор я смотрю на женщин, как на шлюх или вещь, доставляющую удовольствие. На всех, кроме одной!

«Что-то надломилось в тебе оттого, что ты купил первую женщину, а не полюбил её!» — подумал мудрый Агриппа, но вслух не сказал. Гай молчал, откинувшись назад и прикрыв глаза. Но блестящий взгляд порою пробирался сквозь опущенные ресницы и косился на полуголых рабынь.

Душа Калигулы наполнилась Друзиллой. Тело следовало собственным законам. Танцовщицы, сверкая узкими глазами, кружились около императора. Руки, пахнущие нардовым маслом, призывно приподнимали