— В том-то и дело. Не знаю. Я же шел в поход.
— Откуда и куда?
— Не знаю. То есть, я нарочно не хотел ничего знать. Мне хотелось идти незнамо куда. Понимаете?
— Ни слова, — потряс головой Флинт. — Вы не хотели ничего знать. Хотели идти незнамо куда. Какой в этом смысл? По мне, так никакого. По мне, все это чушь свинячья. Выдумки. Вранье, проще говоря. Вы не могли не знать, куда идете.
Уилт вздохнул. Он знал инспектора достаточно давно, и ему было ясно: Флинту не дано понять человека, который не желает знать, куда идет. Все же он попробовал объясниться:
— Я хотел уйти куда подальше от Ипфорда с Техноколледжем, от необходимости ходить на работу, если, конечно, это можно назвать работой, забыть обо всякой ерунде и посмотреть на Англию непредвзятым взглядом.
Флинт честно пытался уразуметь, о чем толкует Уилт, но, как всегда, чувствовал себя полным идиотом.
— Так как же вы попали в Мелдрэм-Слокум? — спросил он, отчаянно надеясь внести в разговор хоть толику здравого смысла. — Вы ведь пришли откуда-то?
— Говорю вам: из леса. И вообще, я тогда так задолбался…
— А я не задолбался? Делаете из меня дурака! — рассвирепел Флинт и пошел к доктору Педжу. Громко постучал в дверь кабинета — и был незамедлительно послан на фиг.
— Мне надо знать, можно ли его выписывать? Он ведь не очень болен? Скажите только, да или нет.
— Послушайте! — завопил психиатр. — Болен-шмолен, плевать я хотел! Забирайте его хоть к черту, хоть к дьяволу! А то я скоро умру! Такой ответ вас устраивает?
— А как по-вашему, не следует ли перевести его в психиатрическую клинику?
— Самое подходящее место для уродской макаки! — истошно проорал доктор Педж.
— В таком случае, нужно, чтобы вы дали заключение.
В ответ раздался жалобный стон.
— Чего не могу, того не могу, — сказал психиатр, открывая дверь. Он был в одних трусах. — В медицинском смысле, он не сумасшедший. — Недолго подумав, доктор Педж решился: — Я вот что сделаю. Я его направлю на освидетельствование, а уж врачи в Метьюене пусть решают.
Он прошел к столу, заполнил бланк и протянул его инспектору.
— Так, по крайней мере, я от него избавлюсь.
Флинт вернулся к Уилту.
— Слышали, что сказал доктор? Вам больше не нужно здесь оставаться.
— А что это за освидетельствование?
— Меня не спрашивайте, я не психиатр, — открестился инспектор.
— А он, можно подумать, психиатр, — буркнул Уилт, однако встал и принялся озираться в поисках своей одежды. Ее не было. — В этом не поеду, — заявил Уилт, показывая на длинную ночную рубашку, которую ему выдали в гериатрическом отделении.
Флинт опять пошел к доктору Педжу, чье психологическое состояние за прошедшее время отнюдь не стабилизировалось.
— В чем поступил, в чем же еще! — рявкнул он из-за двери.
— Но его одежду забрали как вещественное доказательство.
— Тогда идите в морг, там обязательно найдется труп подходящего размера. А меня оставьте наконец в покое! Дайте поспать!
Инспектор зашагал по коридору. Спросил, где морг. Нашел, объяснил, зачем пришел. Его обозвали осквернителем трупов и велели убираться к дьяволу. Разъяренный Флинт вернулся и стащил халат у какого-то медбрата, пока тот был в туалете. Через десять минут Уилт, в коротком белом халате, из-под которого торчала ночная рубашка, ехал в машине Флинта в психиатрическую клинику и гневно твердил, что ему не требуется никакого «освидетельствования».
— Вам зададут несколько простых вопросов и отпустят, — успокаивал Флинт. — Все лучше, чем если просто так закроют.
— Закроют? Что это значит? — насторожился Уилт.
— Признают сумасшедшим и запрут в дурдом принудительно.
Уилт, мгновенно изменив свое мнение об освидетельствовании, замолчал.
Глава 34
Агентство по борьбе с наркотиками приняло решение о снятии наблюдения со «Старфайтера». Ни вскрытие утонувшей ищейки, ни исследование кусков капсулы из бассейна не выявили ничего подозрительного. Несчастное существо подохло своей смертью — видимо, оттого, что его для выработки нюха на наркотики всю жизнь пичкали героином, кокаином, крэком, экстази, опиумом, ЛСД, марихуаной и другими продуктами, предлагаемыми данным рынком. А в последнее время этот закоренелый наркоман подсел на новое запрещенное вещество — никотин, и незадолго до смерти, одолеваемый нестерпимой жаждой, слопал целых два окурка. Короче, собака была очень и очень нездоровая.
Чего никак нельзя сказать о воде в бассейне: ее недавно сменили, и во всех ста тысячах галлонов не обнаружилось ни капли чего-либо криминального.
— Надо было подключить слив к танкеру, — сказал Мерфи людям из фургона, которые проверяли сточные воды ванных и туалетов «Старфайтера».
— С ума сошли? Думаете, сюда влезет сто тысяч галлонов? Лучше бы взяли пробу с самого начала.
— Ага, конечно. Где еще искать наркоту, как не в бассейне. Только там курьеры товар и прячут. А потом что? Сидят и дожидаются, пока вода испарится? Хорошая мысль. Вы туг, я смотрю, настоящие гении.
Агенты отрапортовали в Атланту:
— Нас провели. Либо Сола использовали для отвода глаз, а дурь провозил кто-то другой, либо это вообще не дурь, а тальк для ног. Что скажут в Вашингтоне?
— Что вы обделались, что ж еще.
— Падла Кампито — подсадная утка, — сказал Паловски, когда они с Мерфи выходили из кабинета. — Это единственное объяснение. Ну, сволочуга, только попадись мне — сразу кастрирую!
— Не получится, — ответил Мерфи. — В Эверглейдс найдено его тело — точнее, то, что от него оставили крокодилы.
Когда бригада борцов с наркотиками уезжала из Уилмы, Уолли Иммельман лежал в реанимации, глядел тусклыми глазами в потолок и проклинал тот день, когда женился на жирной паскуде Джоани — а тем более когда позволил пригласить ее чертову племянницу с мерзавками-дочками. Эти гниды разрушили его брак и репутацию, в Уилме ему теперь и показаться нельзя. Брака было, в общем, не жалко — наоборот, временами Уолли испытывал благодарность по отношению к маленьким шлюшкам. Но рассылка непристойных писем имела поистине катастрофические последствия. Компания «Иммельман Энтерпрайзис» лишилась практически всех клиентов, которых столь любовно окучивала последние пятнадцать лет, причем некоторые теперь даже грозились подать в суд. Уолли пробовал связаться со своими адвокатами, но те недвусмысленно дали понять, что не желают иметь дела с психом, который мало того, что считает их «мудилами» и «педрилами», но и на весь мир в самых отвратительных выражениях объявил о своей приверженности содомскому греху. И оскорбил самого конгрессмена Херба Райха. В довершение бед, после признания, сделанного Мэйбелл в разговоре с шерифом Столлардом, по Америке стремительно разнеслась весть, что один из крупнейших бизнесменов Уилмы регулярно вступает в половые сношения с чернокожей прислугой. Словом, Уолли понимал, что он человек конченый. Придется уехать из