отсюда!
Как ни странно, Ева даже обрадовалась. Поездка не задалась с самого начала, и потом — она страшно беспокоилась о Генри. Зачем было оставлять его одного? Известно же, что без нее он вечно вляпывается в истории. Ева велела дочерям уложить вещи и подготовиться к отъезду, но те еще раньше услышали крики тети Джоан и сами начали собираться. Оставалось понять, как добраться до аэропорта. Ева обратилась с этим вопросом к тете Джоан — как только та стремительно скатилась сверху.
— Такси возьмешь, дрянь ты этакая, — рявкнула тетя Джоан.
— Но у меня нет денег, — жалобно промямлила Ева.
— О господи! Черт с тобой. Все что угодно, лишь бы от вас избавиться. — Тетя Джоан пошла к телефону и вызвала такси, так что немного погодя Уилты уже катили в аэропорт.
Четверняшки сидели тихо. Они знали: когда мать в таком настроении, с нею лучше не связываться.
А в наблюдательном фургоне Мерфи и Паловски никак не могли решить, что делать. В сточных водах «Старфайтера» не было обнаружено ни следа запрещенных веществ. Сердечный приступ мистера Иммельмана лишь осложнял дело, а все виденное и слышанное совершенно не подпадало под статью о распространении наркотиков. Скорее, речь шла о семейном насилии — или даже убийстве.
— Звони-ка в Атланту. Скажи, сумоистка с четверняшками уехала. Пускай сами решают, как поступить.
— Принято, — кивнул Паловски. Он уже забыл, как говорят «да».
Глава 23
В ипфордской городской больнице Уилт никак не приходил в себя. Его вынесли из коридора, чтобы освободить место для шести школьников, пострадавших в свинской аварии. Прошло сорок восемь часов, и Уилту наконец сделали рентген, который выявил сильные повреждения трех ребер — зато трещин костей черепа, несмотря на тяжелое сотрясение мозга, к счастью, не обнаружилось. Больного перевезли в неврологию. Свободные места там, как водится, отсутствовали.
— Преступление, что же еще, — недовольно буркнул дежурный сержант в ответ на вопрос доктора, который позвонил узнать, что, собственно, произошло. — Бедолагу избили где-то на задворках Нового района и бросили на улице без сознания. Черт знает, как его туда занесло. Наверно, напился и… Впрочем, мне известно не больше вашего. Он был без брюк. Чего и ждать, в таком-то месте.
— А документы? — осведомился врач.
— Его, вроде бы, опознал один из наших: кажется, он преподает в Техноколледже. Фамилия — Уилт. Генри Уилт. Вел курс по теории общения и…
— А адрес? Хотя… Вы же сами можете сообщить близким, что его избили и он в больнице. — Доктор, почему-то рассердившись, бросил трубку.
Инспектор Флинт молниеносно выскочил из своего кабинета в коридор.
— Мне показалось или ты и правда сказал: «Генри Уилт»?
Сержант кивнул.
— Он в больнице. Его избили. Звонил какой-то лекаришка и…
Флинт не дослушал. Он ринулся на полицейскую стоянку — и очень скоро был на пути в больницу.
Исходив набитые человеческим месивом лабиринты городской больницы, усталый и раздраженный Флинт все-таки разыскал Уилта. Для начала инспектора послали в неврологию — но оказалось, что Уилт переведен в вазектомию.
— Господи, почему? Ведь его избили. При чем тут вазектомия?
— Ни при чем, это было временно. Потом мы его отдали в гистеректомию.
— Гистеректомию? Боже праведный, — пролепетал Флинт. Он, конечно, готов согласиться, что тот, кто содействовал появлению на свет кошмарных четверняшек, действительно заслуживает вазектомии, ведь иначе мир не сможет спать спокойно; но гистеректомия… Мысль, конечно, интересная. — Он же мужчина. Мужчинам гистеректомию не делают. Это невозможно.
— Потому его и перевели в третью инфекционную, там койка освободилась. Да, кажется, в третью инфекцию, — задумчиво проговорила медсестра. — Вроде бы это у них утром кто-то умер. Впрочем, как всегда.
— От чего? — неосторожно спросил Флинт.
— От СПИДа, — равнодушно ответила сестра и повезла дальше пациентку с патологическим ожирением.
— Как можно класть истекающего кровью человека в кровать, где кто-то умер от СПИДа? Безобразие! Ведь это смертный приговор!
— Простыни же стерилизуют, — через плечо бросила медсестра.
После долгих мытарств усталый, раздраженный, бледный и ошалевший от ужаса инспектор нашел Уилта в палате «Унисекс 8». Там лежали пожилые люди, у которых после различных операций из всевозможных отверстий торчали всевозможные катетеры, капельницы и другие трубки. Флинт так и не понял, почему палата называется «унисекс». «Мультисекс» было бы еще туда-сюда, хотя… хрен редьки не слаще. Его внимание привлекло существо непонятного пола, для которого пригодилось бы нелюбимое инспектором политкорректное определение «гендерная принадлежность»; оно явно страдало прогрессирующим недержанием мочи и идеосинкразией к катетерам. Флинт усилием воли перевел взгляд на Уилта. М-да. Вот еще тоже доходяга: голова забинтована, отекшая физиономия сплошь в синяках. Однако дежурная по отделению заверила инспектора, что пациент скоро очнется. Флинт ответил:
— Искренне на это надеюсь.
Внезапно у старика на соседней койке начались конвульсии и выпала вставная челюсть. Медсестра вставила ее на место и вызвала дежурную, которая, явившись отнюдь не сразу, грозно рявкнула:
— Ну, что у нас не так?
Даже не сведущему в медицине Флинту вопрос показался неправомерным. Откуда старику знать, что с ним?
— Мне почем знать? Все время припадки. Мне во вторник оперировали простату, — ответил больной.
— И между прочим, очень успешно. А вы ноете и ноете. Брюзга противный! Не дождусь, когда мы от вас отделаемся.
Тут вмешалась медсестра:
— Но ведь ему восемьдесят один год.
— И он здоров как бык, — парировала дежурная и бросилась к больному, который в пятый раз подряд выдернул катетер. Кстати, сомнений в его «гендерной принадлежности» больше не было. Не желая смотреть, как вставляют трубку и как бьется в конвульсиях старик с соседней кровати, Флинт повернулся к Уилту — и увидел открытый и очень внимательный глаз. Уилт пришел в себя и, если судить по выражению открытого глаза, был в ужасе от того, что его окружает. Что ж, немудрено. Флинт и сам от этого не в восторге. Он уставился на глаз, не понимая, что делать дальше. А глаз, между тем, взял да и закрылся. Инспектор обернулся к медсестре и спросил: если глаз открыт, то пациент в сознании или необязательно? Но медсестра в это время опять вставляла челюсть старику, преодолевая при этом огромные сложности. Когда она наконец справилась со своей задачей, Флинт повторил вопрос.
— Трудно сказать, — ответила медсестра. — Бывает, и умирают с открытыми глазами. Потом, правда, такая голубоватая пленка появляется. Тогда сразу ясно — отошел.
— Какая прелесть, — только и сказал инспектор. Он повернулся к Уилту, но тот лежал с плотно сомкнутыми веками. При виде инспектора Уилт так напугался, что позабыл и о невыносимой головной боли, и о прочих ужасных ощущениях. Почему он здесь, пока не понятно — Уилт решительно не помнил, где был и что делал, — но что-то в этом смутно знакомом человеке с пристальным взглядом определенно вызывает
