девушки. Я стояла перед раковиной и аккуратно собирала себя по кусочкам, пока из зеркала на меня не начала смотреть та Грейс, которую я знала. Лишь тогда я нажала на ручку двери. Как Сэм и обещал, она оказалась не заперта, и я вышла в коридор.

К моему изумлению, оказывается, уже наступила ночь. Снизу доносился шум бытовой техники, шелест теплого воздуха, выходящего из вентиляционных отверстий, — звуки, которые издает жилой дом, когда думает, что никто не слышит. Насколько мне помнилось, комната Сэма находилась слева от меня, но за открытой дверью было темно. Справа в конце коридора виднелась еще одна открытая дверь, из которой лился свет. Я решительно двинулась в ту сторону, прошлепав мимо фотографий, с которых улыбались Бек и все остальные, и, как ни странно, коллекции носков, в художественном беспорядке прибитых к стене.

Остановившись на пороге, я вгляделась в ярко освещенную комнату и узнала спальню Бека. Впрочем, еще полсекунды спустя я поняла, что у меня нет веских причин приписывать эту комнату Беку. Яркие зеленые и голубые тона, темное дерево, строгие линии. Настольная лампа на тумбочке у кровати освещала стопку биографических книг и очки. Во всем этом не было ничего, указывающего на владельца. Это была просто очень скромная и уютная комната, в том же самом смысле, в каком скромным и уютным казался сам Бек.

Однако на кровати лежал не Бек, а Коул. Он растянулся поперек, свесив вниз ноги в ботинках. Рядом лежала корешком вверх небольшая книжка в кожаной обложке. С другой стороны в беспорядке были разбросаны какие-то бумаги и фотографии.

Похоже, Коул уснул в этом беспорядке. Я попятилась, но, когда под моей ногой скрипнула рассохшаяся половица, он промычал в голубое одеяло что-то нечленораздельное.

— Не спишь? — спросила я.

— Не-а.

Я подошла ближе и остановилась в изножье кровати, и он повернулся ко мне лицом. Эта чистая, аккуратная, чужая комната с ее строгой цветовой гаммой, зажженной настольной лампой и атмосферой бесхозности напоминала гостиничный номер. Ноги у меня начинали мерзнуть; обувь была бы как нельзя более кстати.

Коул поднял голову и посмотрел на меня. Каждый раз его лицо вводило меня на миг в состояние ступора, настолько он был красив. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы избавиться от этого ощущения и разговаривать с ним как с обычным человеком. Он же не виноват, что таким родился. Я собиралась спросить его, где Сэм, но после секундного размышления решила, что невежливо будет просто воспользоваться Коулом как справочным.

— Это комната Бека? — поинтересовалась я. Коул вытащил из-под одеяла руку и показал мне большой палец.

— Почему ты здесь спишь?

— Я не спал. — Коул перевернулся на спину. — Сэм никогда не спит. Я пытаюсь разгадать, в чем его секрет.

Я примостилась на краю кровати. От мысли о том, что Сэм снова перестал спать, мне стало грустно.

— Ты в этих бумагах ищешь его секрет?

Коул рассмеялся. Смех у него был отрывистый, дробный, как будто взятый из какого-то его альбома.

— Нет, это все секреты Бека. — Одной рукой он нащупал записную книжку в кожаном переплете. — Вот его дневник. — Вторую руку он положил на разбросанные бумаги, и я увидела, что и сам он лежит на бумагах. — Закладная на дом, завещания, документы на трастовый фонд, медицинские карточки и рецепты на препараты, которыми Бек пытался вылечить стаю.

Существование подобных документов стало для меня неожиданностью, хотя и не должно было бы. Все это были вещи, доискиваться которых Сэм не стал бы — факты не слишком его интересовали, — и потом, скорее всего, он знал обо всем этом с детства и считал информацию бесполезной.

— Думаешь, Бек был бы доволен, что ты роешься в его вещах?

Я улыбнулась, чтобы смягчить вопрос.

— Его здесь нет, — отрезал Коул, но потом, похоже, решил пояснить свой короткий ответ и добавил серьезно: — Бек хотел, чтобы я занял его место. А потом ушел. Это единственный известный мне способ что-то узнать. И это куда проще, чем изобретать велосипед.

— Я думала, Бек хотел, чтобы его место занял Сэм. — Я тут же поняла, почему так произошло. — А-а. Наверное, он считал, что Сэм уже не превратится в человека, поэтому и завербовал тебя.

Вернее, поэтому он завербовал нового человека. Почему его выбор пал именно на Коула, уже другой вопрос. Должно быть, в какой-то момент он увидел этого парня и решил, что из него выйдет хороший вожак для стаи. Увидел в Коуле что-то от себя самого. Мне казалось, я тоже это вижу. Может, Сэм и напоминал Бека манерой двигаться, зато Коул напоминал его… силой духа? Или своей уверенностью?

Коул обладал такой же, как у Бека, твердостью характера; там, где Сэм проявлял мягкость, Коул был непреклонен.

Коул опять разразился своим резким смехом. И снова в нем слышалась бравада, но, пообщавшись с Изабел, я усвоила, что под налетом цинизма иной раз скрываются усталость и одиночество. Конечно, таких высот в улавливании нюансов, как у Сэма, я до сих пор не достигла, но это несложно было увидеть, если присмотреться.

— Слово «завербовал» так благородно звучит, — произнес Коул, усаживаясь на кровати по- турецки. — На ум сразу приходят люди в форме, наше дело правое, защита американских идеалов. Бек хотел спасти меня от гибели, поэтому и выбрал. Он думал, что я собираюсь покончить с собой, и решил спасти.

Нет уж, я не дам ему вешать мне лапшу на уши.

— Люди кончают с собой каждый день, — сказала я. — В одной только Америке таких случаев тридцать тысяч в год или около того. Ты действительно считаешь, будто он выбрал тебя именно поэтому? Я — нет. Это просто не логично. Совершенно ясно, что из всех возможных людей он выбрал именно тебя по особой причине, особенно если учесть, что ты знаменитость, так что это вообще было рискованно. А я говорю о разумной причине. Разумной.

Коул вдруг улыбнулся мне широкой улыбкой, изумительной в своей реальности.

— Ты мне нравишься, — заявил он. — Можешь остаться здесь.

— А где Сэм?

— Внизу.

— Спасибо, — сказала я. — Слушай… Оливия не появлялась?

Выражение его лица не изменилось, он явно ничего об этом не знал. У меня упало сердце.

— Кто? — переспросил он.

— Еще одна волчица, — пояснила я. — Моя подруга, ее тоже в прошлом году укусили. Мы с ней ровесницы.

При мысли об Оливии, переживающей в лесу то же, что пришлось пережить мне, у меня защемило сердце.

По лицу Коула промелькнуло странное выражение, но оно было слишком мимолетным, и я не успела никак его истолковать. Я не слишком хорошо разбиралась в чужих выражениях. Он отвел глаза, собрал в кучку какие-то бумаги, подровнял стопку и положил ее на место, после чего она немедленно развалилась снова.

— Не видел.

— Ясно, — сказала я. — Пойду тогда поищу Сэма.

Я двинулась к двери, ощущая, как в груди разливается нервозный холодок. Сэм тут, я тоже тут, и я вполне прочно вернулась в свое человеческое обличье. Меня вдруг охватил иррациональный страх: а если при теперешней нашей встрече все будет как-то по-другому? А вдруг то, что я чувствую, не будет соответствовать тому, что я увижу, или его чувства ко мне успели измениться? А вдруг нам придется заново начинать все с чистого листа? Я понимала беспочвенность своих страхов и в то же время была уверена, что не избавлюсь от них, пока снова не увижу Сэма.

— Грейс, — окликнул меня Коул, когда я была уже на самом пороге.