бесполезных кур, которые только тем и заняты, что подыхают до того, как я успеваю их зарезать на обед. Но весь этот выводок даст возможность купить только один тюк сена и ни горсти хорошего зерна.

— А она от этого будет бегать быстрее? — спрашивает Финн.

— Спортивные лошади должны питаться как спортивные.

Финн бросает косой взгляд на наш ужин — бобы с маленьким кусочком бекона, который пожертвовала нам Дори-Мод.

— Стоит ли оно того…

Он говорит так, словно я предложила ему отпилить левую ногу. Но я понимаю его чувства. Он любит «морриса» так же, как я люблю Дав, и что ему останется, если у него не будет мотора, в котором можно копаться? Только окна, а их в доме всего пять.

— Если я сумею победить, — говорю я брату, — у нас будет достаточно денег, чтобы выкупить его обратно.

Финн все так же мрачен, и я продолжаю:

— У нас даже хватит денег на две машины. Одна понадобится для того, чтобы тащить другую, когда у той заглохнет мотор.

На этот раз на его лице появляется подобие улыбки. Мы садимся за стол и едим бобы с беконом. Не говоря ни слова, мы доедаем яблочный пирог, не оставив Гэйбу ни крошки. Два человека за столом, рассчитанным на пятерых. Я просто не представляю, как мне удастся заснуть с таким комком гнева в груди. Куда же провалился Гэйб?

Я думаю о той овце с отрубленной головой, которую мы с Финном нашли по дороге в Скармаут. Откуда нам знать, то ли Гэйб работает допоздна, то ли лежит мертвый где-нибудь на обочине дороги? И если уж на то пошло, откуда ему знать, сидим ли мы в безопасности дома или валяемся где-то на обочине?

Именно Финн наконец высказывает созревшую мысль:

— Похоже на то, что он уже сбежал.

Шон

Этой ночью, вместо того чтобы спать, я лежу на своей кровати и смотрю на маленький квадрат черного неба, который виден через окно моей квартиры. Хотя теперь я сухой, меня пробирает холодом до костей, как будто я проглотил целое море и оно плещется во мне. Руки у меня болят. Я поддерживаю ими наклонные скалы.

Я думаю о Фундаментале, целеустремленно плывущем за лодкой. Нет, я не об этом думаю. Я думаю о закинутой назад голове Фундаментала, о его выкатившихся глазах, о том, как он исчезает под водой, клубящейся туманом вокруг меня…

Я снова и снова прыгаю в воду. И снова и снова там слишком темно, слишком холодно, слишком поздно…

И снова и снова я вижу Мэтта Малверна, стоящего на мыске перед входом в пещеру, наблюдающего…

Я пока не виделся с Бенджамином Малверном, но это впереди. Это всего лишь вопрос времени.

«Кендрик!»

Голос Дэйли, предупреждающего меня, но слишком поздно.

Я больше не в силах оставаться в постели. Я встаю. Моя куртка до сих пор мокрая и грязная, она висит там, где я ее повесил, — на железных кольцах радиатора. Не включая света, я нахожу брюки и шерстяной свитер и по узкой лестнице спускаюсь в конюшню.

Три лампочки, висящие над центральным проходом, только и освещают, что круги пола прямо под собой. Все остальное окутано тенями; от того, как растворяются в темноте звуки моего дыхания, тьма кажется необъятной. Когда чистокровные и упряжные лошадки слышат мои шаги в проходе, они начинают тихонько ржать, выражая надежду. Но после того, что случилось днем, я даже смотреть на них не могу. Я видел, как рождались на свет все они, точно так же, как наблюдал за рождением Фундаментала.

Но я не могу заставить их молчать, когда прохожу мимо. Они неторопливо жуют сено и топают копытами, желая избавиться от зуда в ногах. Солома шелестит о солому. Мирные звуки конюшни.

Однако я прохожу мимо всех них, в самый конец, туда, где стоит Корр. Сюда не дотягиваются лучи слабого света, и цвет его шкуры похож на цвет старой, засохшей крови. Я прислоняюсь к столбу возле его стойла и смотрю. Корр, в отличие от сухопутных лошадей, не копается в сене всю ночь напролет и не вздыхает сквозь зубы. Вместо того он стоит в середине стойла совершенно неподвижно, насторожив уши. И в его взгляде есть нечто такое, чего никогда не будет во взглядах породистых лошадей: нечто напряженное, хищное.

Он смотрит на меня левым глазом, а потом устремляет взгляд мимо меня, прислушиваясь. У него нет возможности расслабиться, ведь он слышит звуки поднимающегося прилива, чует запах лошадиной крови на моих руках, видит меня, встревоженного, стоящего перед ним…

Я не знаю, почему Мэтт Малверн оказался на месте Дэйли, и я не знаю, как он рассчитывает скрыть от своего проницательного отца то, что именно он, Мэтт, стоял у входа в бухту, когда туда проник кабилл- ушти. Я снова думаю о жеребенке, о его огромных выкатившихся глазах. Мэтт вполне мог пожертвовать им ради того, чтобы причинить мне боль. Ради того, чтобы получить желаемое.

А чем был бы готов рискнуть я ради достижения желаемого?

— Корр, — шепчу я.

Уши красного жеребца мгновенно поворачиваются в мою сторону. Глаза у него черные и загадочные, как частицы океана. Он с каждым днем становится все опаснее. Мы все с каждым днем становимся опаснее.

Мне и подумать невыносимо о том, что на Корре поскачет Мэтт Малверн, если меня выгонят.

Мэтт думает, что Бенджамин Малверн понизит меня в должности после случившегося сегодня. А я думаю о том, как бы мне уйти самому. О том, какое испытал бы удовлетворение, если бы смог забрать накопленные деньги и распрощаться с Малвернами.

Корр издает особый ночной звук — едва слышное, нарастающее по тону ржание. Так кричат под водой кабилл-ушти. Но у Корра получается нечто совсем другое. Некое утверждение, на которое следует ответить.

Я коротко щелкаю языком, и он сразу затихает. Ни один из нас не делает движения навстречу другому, но мы оба одновременно переступаем с ноги на ногу. Я вздыхаю, и он тоже вздыхает.

Нет, я не смогу уйти без Корра.

Пак

Основываясь на опыте предыдущего дня, я строю новый план. Я решаю отправиться на пляж во время высокой воды, когда существует опасность нападения кабилл-ушти из океана, — вместо того, чтобы скакать позже, когда мне наверняка будут грозить водяные лошади, которые тренируются на песке. Поэтому я ставлю будильник на пять часов и седлаю Дав еще до того, как она окончательно проснулась.

Гэйб уже ушел. Впрочем, я не уверена, что он вообще возвращался домой. И я даже немножко рада видеть опасный темный склон: благодаря ему мне не до размышлений о том, что может означать для нас с Финном отсутствие Гэйба.

Как только мы спускаемся к основанию утесов, мне приходится двигаться гораздо медленнее, стараясь не допустить, чтобы Дав налетела на один из валунов, разбросанных вдоль высокой линии воды. Едва заметные признаки света вокруг отражаются в дыхании Дав — клубы пара, вылетающие из ее рта, превращаются в нечто белое и плотное. Темно так, что я скорее слышу море, чем вижу его. Оно говорит: