так дорого стоит, а ты подумала о том, во что обойдется доставка каталога домохозяйкам на материке?

Дори-Мод возражает:

— Каталог платный. Это сказано прямо на первой странице, я же показывала ее тебе меньше часа назад. И если бы ты раскрыла глаза пошире, так увидела бы. Финн Конноли, входи же! Зачем тебе эта кошка? Она что, тоже продается? Неужто до такого дело дошло?

Финн бормочет:

— Нет, мэм…

Он быстро входит в лавку — и тут же натыкается на богиню плодородия. Я отступаю на шаг назад, чтобы он мог ее обойти; меньше всего мне бы хотелось, чтобы Финн вдруг начал плодоносить.

— Мне правда нужно идти, — говорю я.

Мне очень не хочется выглядеть невежливой.

— Куда ты опять отправляешься? — спрашивает Дори-Мод.

— Мне, пожалуй, тоже стоит позвонить мистеру Дэвиджу, — заявляет с лестницы Элизабет. — Тогда, может, я перестану обращать внимание на счета. Как это делается, сестрица? «Мистер Дэвидж, вам нравятся такие, как я?..»

Дори-Мод поворачивается к ней и любезно просит:

— Заткнись, корова!

Финн вовсю таращит на них глаза. Паффин тоже. Дори-Мод энергично хватает Финна за руку и тащит его в глубину лавки, где ждет горячий чайник.

— Пока! — шепчу я брату.

Мне немножко не по себе из-за того, что я оставляю его в гуще этой схватки, но он, по крайней мере, выпьет горячего чая в качестве компенсации.

Дверь закрывается за моей спиной.

Дав, терпеливо ждущая у входа, смотрит на меня, когда я направляюсь к ней. Финн отцепил тележку, но сбруя осталась на Дав. Уж очень она не похожа на скакуна…

Я заново связываю волосы в хвост; две или три дюжины прядей успели уже вырваться на свободу.

Наверное, и я уж очень не похожа на жокея.

Шон

На пляже какая-то девушка.

Здесь, у океана, в отличие от всего острова, ветер рвет туман в клочья, и потому лошади и наездники четко вырисовываются на песке. Я вижу каждую пряжку на уздечках, кисти на каждом поводе, замечаю дрожь в каждой руке. Сегодня второй день тренировок, и первый день — когда это уже не игра. Первая тренировочная неделя — это сложный кровавый танец, в котором партнеры определяют, насколько силен тот, с кем придется иметь дело. Именно сейчас жокеи выясняют, подействуют ли амулеты и обереги на их скакунов, когда море так близко, и как именно им убедить своих водяных лошадей скакать по прямой линии. И сколько у них времени от того момента, когда они падают с лошади, до того, когда на них уже нападают. Все эти напряженные занятия ни в чем не похожи на обычные бега.

Сначала я не замечаю ничего необычного. Прайвит лупит своего серого кабилл-ушти хлыстом, а Гейл продает обереги, которые никого ни от чего не уберегут, и здесь же Томми Фальк, который висит на поводьях, в то время как его черная кобыла изо всех сил тянется к соленой воде.

И еще там какая-то девушка. Когда я в первый раз увидел ее и ее мышастую кобылку со своего наблюдательного пункта на утесе, меня прежде всего поразило не то, что это девушка, а то, что она — в океане. Это же устрашающий второй день, когда люди уже начинают умирать и ни один не подойдет близко к волнам прибоя. Но вон же она, пустила лошадку легкой рысью по колено в воде… И никакого страха.

Я медленно спускаюсь по каменистой дорожке к песчаному берегу. Все те дурные мысли, которые могли зародиться у Корра этим утром, вышибло из его головы хорошим галопом. Но эти две кобылы не устали, как Корр, и они не настолько приручены, как он. Их копыта резко позвякивают каждый раз, когда их заносит в сторону; я привязал к их бабкам колокольчики, посылающие мне предостережения, чтобы я не расслаблялся. На круп худшей из двух кобыл наброшен кусок черной сетчатой ткани. Эта ткань, доставшаяся мне от отца, соткана из тонких металлических ниток с сотнями узких железных петелек: наполовину траурный покров, наполовину — плетеная кольчуга. Я надеюсь, что тяжесть покрывала придавит кобылу к земле. И это нечто такое, чего я никогда не использовал с Корром; его бы это лишь разозлило и породило неуверенность, да и в любом случае мы с ним слишком хорошо знаем друг друга, нам это не нужно.

Теперь, когда я подобрался ближе к линии прибоя, я вижу, почему девушка держится так храбро. Ее лошадь — обычный островной пони, со шкурой цвета сероватого песка и ногами, черными, как мокрые водоросли-ламинарии. Я вижу по брюху кобылы, что скудная трава Тисби набивает его, но не насыщает.

Я хочу знать, почему девчонка оказалась на моем пляже. И почему никто ничего ей не говорит. Хотя все лошади ее чуют. Уши у них насторожены, шеи выгнуты, губы тянутся в ее сторону. И конечно, среди всех — пегая кобыла, она тихонько ржет, изливая свой голод и свое желание. Мне следовало бы догадаться, что Горри ее не отпустит.

При звуке голоса пегой кобылы мышастая островная лошадка в страхе прижимает уши. Она понимает, что здесь она — просто кусок мяса, и звук, издаваемый пегой водяной лошадью, — это заявка на смерть несчастного пони. Девушка наклоняется и похлопывает мышастую по шее, успокаивая.

Я неохотно отворачиваюсь от них, чтобы заняться своими делами. На губах у меня вкус соли, а ветер догоняет меня, куда бы я ни направился с лошадьми. Сегодня — один из тех дней, когда никому не удается согреться. Я нахожу расселину в утесах, похожую на отметину гигантского топора, и веду в нее кобыл и Корра. Ветер приглушенно завывает в верхней части расселины, как будто там умирает кто-то невидимый. Я черчу на песке круг и плюю в него.

Корр наблюдает за мной. Кобылы смотрят на океан. Я смотрю на девушку.

Мои мысли снова и снова возвращаются к загадке присутствия на пляже этой незнакомки, пока я открываю свою кожаную сумку и достаю сверток из вощеной бумаги, заранее туда уложенный. Я бросаю в круг несколько кусков мяса, но кобылы к нему не прикасаются. Они не сводят глаз с пони и девушки в волнах, эта еда их интересует куда больше.

Повесив сумку на плечо, я возвращаюсь к входу в расселину и скрещиваю руки на груди, ожидая, пока появится брешь в сутолоке лошадей и людей и я снова смогу увидеть пони и девушку. В пони нет ничего особенного, совсем ничегошеньки. У лошадки достаточно красивая голова, она в общем неплохо сложена. И если оценивать ее именно как маленькую лошадку, она прекрасна. Но по сравнению с кабилл-ушти — пустое место.

В девушке тоже вроде бы нет ничего особенного — худощавая, с волосами цвета имбиря, связанными в хвостик. Девушка выглядит совсем не такой испуганной, как ее пони, вот только ей грозит куда большая опасность.

Я слышу, как ржет одна из моих кобыл, и быстро разворачиваюсь, чтобы, открыв сумку, швырнуть в ее сторону горсть соли. Лошадь вскидывает голову, когда несколько крупинок попадают на ее морду; она оскорблена, но ей не больно. Я смотрю ей в глаза достаточно долго для того, чтобы она поняла: у меня найдется и кое-что другое. Эта кобыла гнедая, без единого белого пятнышка где бы то ни было, и это предположительно говорит о ее хорошей скорости, но мне сначала нужно заставить ее проскакать по прямой линии на достаточное расстояние, что бы с этим разобраться.

Я снова поворачиваюсь лицом к океану, и ветер бросает мне в лицо песок — оскорбительно, но не больно. Я слегка улыбаюсь иронии момента и поднимаю воротник. Девушка снова гонит своего пони по воде. Я вынужден одобрить ее тактику: она выбрала то единственное место, где сегодня к ней никто не приблизится. Конечно, девушке следует здесь, на пляже, беспокоиться не только из-за тех кабилл-ушти, которые тренируются на песке, но я вижу, что она и об этом подумала. И очень часто поглядывает на линию