внебрачное дитя. Вы даже мальчику признаться не сможете, по крайней мере, пока он не дорастёт до такого разговора. Заберите его и отдайте иезуитам, чтобы он стал священником и осуждал мать за грехи. Или оставьте на моём попечении и навещайте, когда захотите. Через год-два он достаточно подрастёт, чтобы гостить у вас во Франции инкогнито, если вы того пожелаете. Он будет бароном и банкиром, человеком благородного звания, протестантом и образованнейшим юношей Лейпцига; но он никогда не будет вашим.
– Знаю. Знаю всё – уже много лет.
Изуродованное лицо Лотара всегда было нелегко читать; сейчас он был то ли вне себя, то ли изумлён.
– Надо же; менее всего я ожидал увидеть вас в таком смешении мыслей.
– Не ожидали? Как нелогично с вашей стороны. Смешенье мыслей, говорите… однако
Лотар пожал плечами.
– Может быть, это и есть настоящая алхимия.
– Если бы та же алхимия наполнила меня тем же удовлетворением, что наполняет вас.
– Извольте, – сказал Лотар. – Похищение золота Бонанцы наполнило меня мстительным гневом, долгое время не дававшим мне покоя ни днём, ни ночью. Я хотел, чтобы вы пострадали так же, как я, ощутили всю меру моего озлобления. Тогда вы принялись уничтожать меня, умно и планомерно, на протяжении лет. Вы обратили против меня мою алчность. И если я кажусь вам удовлетворённым, ладно, одна из причин в том, что у меня есть сын. Однако вторая причина в вас, Элиза, в вашем барочном гневе, бушевавшем так долго и проявившем себя столь барочно. Вы показали, обнаружили то, что я некогда испытывал; из чего я заключаю, что попал в цель и между нами возникла искра.
– Хорошо, довольно об этом. Есть ли у вас, Лотар, свободная конторка, за которой я могу написать письмо?
Лотар развёл руками, словно вручая Элизе весь дом.
– Выбирайте, сударыня.
Элиза не заметила бы Хлысторукого, если бы не жест Лотара, до того бесшумно рослый калека прокрался во двор. Однако так вышло, что она повернулась на каблуках, обозревая окрестности, и краем глаза увидела, что к свалке товаров прибавилось нечто новое: высокий бородач, который в этот самый миг выступил из-за ящика. Он по-прежнему сжимал длинную палку, но теперь на её конце белел отточенный наконечник. Руку с гарпуном пришелец занёс над плечом и целил остриём Лотару в сердце.
Сейчас Элиза, всего два часа назад учившая Каролину примечать и увязывать события, наконец-то последовала своему совету. Неизвестно, сколько времени потребовалось бы ей, чтобы узнать в Хлысторуком Евгения-раскольника, не появись тот с гарпуном, чтобы убить Лотара. Она вспомнила, что видела его с Джеком в Амстердаме и даже позаимствовала его гарпун, чтобы сгоряча метнуть в Джека. Евгений мог стать членом Джековой шайки. Возможно, он откололся от остальных и зачем-то прибыл в Европу. Следя за Элизой, Евгений оказался в Лейпциге у ворот человека, которого считал худшим Джековым врагом. И сейчас был в нескольких мгновениях от того, что совершил бы на его месте любой стоящий пират.
Потрясание гарпуном оказалось лишь первым этапом некой сложной комбинации, требовавшей пробежать несколько шагов к жертве. При этом Евгений выставил вперёд культю, снабжённую чем-то вроде ядра на палке – противовесом, чтобы усилить бросок. Элиза боком двинулась к Лотару, надеясь встать между ним и гарпуном, чтобы остановить Евгения. Взгляд раскольника переместился с Лотара на неё.
И тут из темноты галереи вылетел кто-то маленький. Он с разбегу заскочил на сундук рядом с Лотаром и оттуда на балюстраду. На его крошечный лук уже была наложена стрела; пока Евгений крался через двор, Иоганн следил за ним, прикидывая, откуда выстрелить. Элиза, увидев его проносящимся мимо, сменила курс и протянула обе руки, но мальчик со скоростью щелчка пальцами натянул и спустил тетиву. Тупая стрела угодила Евгению в глаз, когда тот уже выгнулся для броска. Противовес рухнул молотом Тора. Тело судорожно дёрнулось вперёд. Рука щёлкнула, как кнут. Гарпун вылетел, просвистел мимо Лотарова плеча и вонзился в конторку у него за спиной. Лотар с размаху сел на сундук. Элиза, не успев затормозить, налетела на Иоганна и сбила его с балюстрады; он свалился на пыльную брусчатку и превратился в одну сплошную ссадину. Евгений рухнул на колени. Элиза, врезавшись в перила животом, рыбкой перелетела во двор и еле успела подставить руки.
Она, Евгений и Иоганн образовали правильный треугольник со стороной фута два. Лотар остолбенело взирал со своего трона. Иоганн часто дышал, собираясь удариться в рёв. Элиза, только что избежавшая смерти от оспы, оправилась быстрее других и первой вскочила на ноги. Она шагнула к Евгению. Русского она не знала и сомневалась, что Евгений понимает французский. Однако если он был галерником в Алжире, то должен знать сабир. Поэтому Элиза выскребла из давно не посещаемых уголков памяти остатки этого языка и сказала – так тихо, что не слышал никто, кроме Евгения:
– Если ты верен Джеку, то знай, что этот человек вам больше не враг. Отправляйся в Версаль и метни гарпун в отца Эдуарда де Жекса.
Евгений кивнул, встал и поднялся на галерею, чтобы вытащить орудие своего труда из орудия труда Лотара. Зубья застряли так крепко, что извлечь гарпун можно было, лишь разнеся полконторки – задача, не составившая труда для Евгения с его силищей и ядром вместо руки. Хруст и треск, которых хватило бы на целую армию мародёров, уложились в исключительно малый промежуток времени. Наконец Евгений выпрямился, держа в одной руке наконечник, а под мышкой другой – древко. Затем повернулся к Лотару, отвесил учтивый полупоклон и вышел из Дома Золотого Меркурия, лишь раз подняв голову, чтобы сориентироваться по солнцу.
– Кто это был?! – воскликнул Лейбниц, подходя. Они с Каролиной пропустили атаку, но услышали, как Евгений крушит конторку.
Элиза держала Иоганна на руках; он проорался и теперь испуганно молчал.
– Мой дорогой доктор, – отвечала она. – Если я буду объяснять каждую мелочь, то надоем вам, и вы перестанете писать мне такие очаровательные письма.
– Я просто хотел бы знать из соображений практических, преследуют ли вас другие великаны- гарпунщики.
– Насколько я знаю, он такой один. Его зовут Евгений-раскольник.
– Что такое «раскольник»?
– Как я уже сказала, если всё объяснять…
– Хорошо, хорошо, не надо.
Часто не спит наше сердце, когда мы спим, и Господь может говорить с ним, словами ли, притчами ли, знаками или иносказаниями, как и в бодрственном состоянии[35].
Элиза отыскала дряхлую конторку, выброшенную на двор умирать. От дождей доски потрескались и покоробились, ящики выдвигались с трудом. Однако здесь светило солнце, по которому Элизина кожа успела стосковаться. Из другой конторки Элиза вытащила лист бумаги, а в недрах этой добыла чернильницу. Пробка присохла так, что пришлось стилетом счищать засохшие чернила, а потом уже её выковыривать. Чернила внутри загустели. Элиза разбавила их слюной и набрала немного на кончик пера.
Лейбниц и Каролина сидели на ящиках и выводили мораль.
– Тактика, – сказал доктор, – это то, что выстраивала герцогиня Аркашонская; барон фон Хакльгебер принёс тактику в жертву стратегии.
– Кто выиграл? – спросила Каролина.
– Ни тот, ни другая, – отвечал Лейбниц, – ибо и чистая стратегия, и чистая тактика недостаточно мудры для принца или принцессы. Возможно, в выигрыше окажется маленький Иоганн-Жан-Жак фон Хакльгебер.
