приказал ему говорить.

– Прошу вас, сжальтесь! – задыхаясь, проговорил стрелок. – Если бы я знал, что вы такой сердитый, я был бы осторожнее... Я видел, как брали этот дом.

– Знаешь ли ты сэра Дэниэла? – спросил Дик.

– Очень хорошо его знаю, – ответил стрелок.

– Был он в доме?

– Да, сэр, – ответил стрелок. – Но как только мы ворвались во двор, он убежал через сад.

– Один? – вскричал Дик.

– Нет, с ним было человек двадцать солдат, – ответил стрелок.

– Солдат! А женщин не было? – спросил Шелтон.

– Право, не знаю, – сказал стрелок. – В доме мы не нашли ни одной женщины.

– Благодарю тебя, – сказал Дик. – Вот тебе монета за труды. – Но, порывшись у себя в сумке, Дик ничего не нашел. – Завтра спросишь меня, – прибавил он. – Ричард Шелтон. Сэр Ричард Шелтон, – поправился он. – Я щедро вознагражу тебя.

Вдруг в голове у Дика мелькнула догадка. Он поспешно сбежал вниз по лестнице во двор и что было духу промчался через сад и очутился у главного входа церкви. Церковь была открыта настежь. Ее переполняли горожане с семьями; она была набита их имуществом, а в главном алтаре священники в полном облачении молили бога о милости. Когда Дик вошел, громкий хор загремел под высокими сводами.

Он поспешно растолкал беглецов и подошел к лестнице, которая вела на колокольню. Но тут высокий священник встал перед ним и загородил ему дорогу.

– Куда, сын мой? – сурово спросил он.

– Отец мой, – ответил Дик, – я послан сюда по важному делу. Не останавливайте меня. Я здесь распоряжаюсь именем милорда Глостера.

– Именем милорда Глостера? – повторил священник. – Неужели битва окончилась так печально?

– Битва, отец мой, окончилась, ланкастерцы разгромлены, милорд Райзингэм – упокой господи его душу! – остался на поле битвы. А теперь, с вашего позволения, я буду делать то, ради чего пришел сюда.

И, отстранив священника, пораженного новостями, Дик толкнул дверь и побежал вверх по лестнице, прыгая сразу через четыре ступени, не останавливаясь и не спотыкаясь, покуда не вышел на открытую площадку.

С колокольни он увидел, как на карте, не только город Шорби, но и все, что его окружало, – и сушу и море. Время близилось к полудню; день был ослепительный, снег сверкал. Дик поглядел вокруг и увидел все последствия битвы как на ладони.

Неясный, глухой шум стоял над улицами, то тут, то там раздавался лязг стали. Ни одного корабля, ни одной лодки не осталось в гавани, зато в открытом море было множество парусных и гребных судов, наполненных беглецами. А на суше, по засыпанным снегом лугам, мчались кучки всадников; одни из них старались пробиться к лесам, а другие, без сомнения йоркисты, смело останавливали их и гнали обратно в город. Всюду, куда ни кинешь взор, валялись трупы лошадей и людей, отчетливо видные на снегу.

К довершению бед, те из пехотинцев, которые не нашли себе места на судах, все еще продолжали отстреливаться в порту под прикрытием прибрежных таверн. Многие дома пылали; в морозном солнечном сиянии дым поднимался высоко и улетал в море.

Кучка всадников, мчавшаяся по направлению к Холивуду и уже приблизившаяся к опушке леса, привлекла внимание молодого наблюдателя на колокольне. Их было довольно много, этих всадников, – самый крупный из отступающих ланкастерских отрядов. Они оставили за собой на снегу широкий след, и по этому следу Дик видел весь путь, проделанный ими с той минуты, когда они выехали из города.

Пока Дик наблюдал за ними, они беспрепятственно достигли опушки оголенного леса; здесь они свернули в сторону, и луч солнца на мгновение озарил их одежды, отчетливо видные на фоне темных деревьев.

– Темно-красный и синий! – вскричал Дик. – Клянусь, темно-красный и синий!

И кинулся вниз по лестнице.

Теперь прежде всего нужно было отыскать герцога Глостера, так как в этом всеобщем беспорядке один только герцог Глостер мог дать ему отряд воинов. Сражение в центре города было, в сущности, окончено. Бегая по городу в поисках герцога, Дик видел, что улицы полны слоняющихся солдат; одни из них шатались под тяжестью добычи, другие были пьяны и орали. Никто из них не имел ни малейшего представления о том, где находится герцог. Дик совершенно случайно увидел герцога, когда тот, сидя на коне, отдавал распоряжение выбить вражеских стрелков из гавани.

– Сэр Ричард Шелтон, – сказал он, – вы пришли вовремя. Я обязан вам тем, что я ценю мало, – своей жизнью и еще тем, за что я никогда не в состоянии буду отплатить вам, – победой... Кэтсби, если бы у меня было десять таких командиров, как сэр Ричард, я мог бы идти прямо на Лондон!.. Ну, сэр, требуйте себе награды.

– Требую открыто, милорд, – сказал Дик, – открыто и громко. Человек, которого я ненавижу, убежал и увез с собой девушку, которую я люблю и почитаю. Дайте мне пятьдесят воинов, чтобы я мог догнать их, и ваша милость будет полностью освобождена от всяких обязательств по отношению ко мне.

– Как зовут этого человека? – спросил герцог.

– Сэр Дэниэл Брэкли, – ответил Ричард.

– Ловите его, лицемера! – вскричал Глостер. – Это не награда, сэр Ричард. Вы оказываете мне новую услугу. Если вы принесете мне его голову, мой долг вам только увеличится... Кэтсби, дай ему солдат... А вы тем временем обдумайте, сэр, чем бы я мог доставить вам удовольствие, честь или выгоду.

Как раз в эту минуту йоркисты взяли одну из портовых таверн, окружив ее с трех сторон, и захватили в плен защитников.

Горбатый Дик был доволен этим подвигом и, подъехав к таверне, приказал показать ему пленников.

Их было четверо: двое слуг милорда Шорби, один слуга лорда Райзингэма и, наконец, последний, – но не последний в глазах Дика, – высокий седеющий, старый моряк, неуклюжий и полупьяный, за которым по пятам, визжа и прыгая, следовала собака. Молодой герцог сурово оглядел их.

– Повесить! – сказал он.

И повернулся, чтобы наблюдать за ходом битвы.

– Милорд, – сказал Дик, – теперь я знаю, что попросить у вас в награду. Даруйте жизнь и свободу этому старому моряку!

Глостер обернулся и глянул Дику в лицо.

– Сэр Ричард, – сказал он, – я сражаюсь не павлиньими перьями, а стальными стрелами и без всякого сожаления убиваю своих врагов. В английском королевстве, разодранном на клочки, у каждого моего сторонника есть брат или друг во вражеской партии. И если бы я начал раздавать помилования, мне пришлось бы вложить меч в ножны.

– Возможно, милорд. Но я хочу быть дерзким и, рискуя навлечь на себя ваше нерасположение, напомню вам ваше обещание.

Ричард Глостер покраснел от гнева.

– Запомните хорошенько, – сурово сказал он, – что я не люблю ни милосердия, ни торговцев милосердием. Сегодня вы положили основание блестящей карьере. Если вы будете настаивать на исполнении данного вам слова, я уступлю. Но, клянусь небесной славой, на этом и кончатся мои милости к вам.

– Принимаю на себя все убытки, – сказал Дик.

– Дайте ему его моряка, – сказал герцог и, тронув своего коня, повернулся спиной к молодому Шелтону.

Дик не был ни опечален, ни обрадован. Он слишком хорошо знал юного герцога, чтобы придавать большое значение его благосклонности: слишком быстро и легко она возникла и потому не внушала большого доверия. Он боялся только одного: как бы мстительный вождь не отказался дать солдат. Но он неверно судил о чести Глостера (какова бы она ни была) и, главное, о его твердости. Если он уже однажды решил, что Дик должен преследовать сэра Дэниэла, он не менял своего решения; он громко приказал Кэтсби