— Означает ли это, что ты выиграл пари? — спрашивает Рэнди.

— Только если придумаю, как получить выигрыш, — отвечает Кантрелл.

Над морем Бисмарка сгустились бурые миазмы, пахнущие мазутом и барбекю. Американские торпедные катера вырываются из смрадного тумана, едва касаясь воды корпусом, прочерчивают море изогнутыми шрамами белой пены и выстраиваются для атаки на последние транспорты, покрытые, как замшелая скала, бурым ковром солдат. Торпеды летят, словно стрелы из арбалета, выпущенные сжатым воздухом из труб под корабельными палубами. Они шлепаются в воду, выбирают удобную глубину, где море всегда спокойное, и, таща за собой хвост пузырей, несутся к транспортам. Гото Денго отворачивается и слышит, но не видит взрыв. Почти никто в японской армии не умеет плавать.

Потом самолеты возвращаются и обстреливают их с воздуха. Те, кто умеет нырять и догадывается это сделать, неуязвимы. Других довольно быстро не остается. Самолеты улетают. Гото Денго стаскивает спасжилет с трупа. До вечера еще много часов, а Гото уже обгорел на солнце, как никогда в жизни. Заимствует вдобавок гимнастерку, повязывает ее на голову, как бурнус.

Те, кто еще жив и умеет плавать, стараются сбиться в кучу. Прихотливые течения между Новой Гвинеей и Новой Британией тянут их в разные стороны. Некоторые медленно дрейфуют прочь, пытаясь докричаться до товарищей. В конце концов Гото Денго оказывается на краю тающего архипелага из, может быть, сотни пловцов. Многие цепляются за спасательные круги или доски. Волны гораздо выше головы, так что видно не очень далеко.

Перед закатом марево ненадолго рассеивается. Гото Денго видит солнце и впервые с начала дня понимает, где восток, а где запад. А самое замечательное: он видит над южным горизонтом горы, покрытые голубовато-белым льдом.

— Я поплыву к Новой Гвинее! — кричит он и начинает грести. Нечего и пытаться обсудить это с другими. Те, кто решает за ним последовать — в общей сложности, может быть, несколько десятков пловцов, — тоже принимаются работать руками и ногами. Море, как на удачу, удивительно тихое.

Гото Денго медленно, спокойно плывет на боку. Большинство пловцов барахтаются по-собачьи. Продвигаются ли они, сказать нельзя. Когда начинают зажигаться звезды, Гото переворачивается на спину и находит Полярную. Пока плывешь от нее, физически невозможно промахнуться мимо Новой Гвинеи.

Темнеет. Слабо светят звезды и месяц. Пловцы перекликаются, стараясь держаться вместе. Некоторых уносит течением: их слышно, но не видно. Остальные ничем не могут помочь, только слушают затихающие крики.

Акулы появляются около полуночи. Первая жертва — солдат, раскроивший себе лоб о край люка, когда выбирался с тонущего корабля. За ним с самого утра тянется розовая дорожка крови, она-то и вывела акул на пловцов.

Сперва акулы не знают, с кем имеют дело, поэтому постепенно выматывают его, откусывая по кусочку. Поняв, что добыча легкая, они приходят в боевое исступление, тем более фантастическое, что сами акулы скрыты черной водой. Крик обрывается на середине, человек исчезает рывком. Иногда над поверхностью взлетают нога или голова. У воды, захлестывающей в рот, появляется привкус железа.

Атака длится несколько часов. По-видимому, шум и запах привлекли несколько конкурирующих стай, потому что временами наступает затишье, затем — новая бойня. Гото Денго утыкается лицом в оторванный акулий хвост и впивается в него зубами. Акулы едят их — почему не ответить тем же. В токийских ресторанах за сасими из акулы берут кучу денег. Шкура на хвосте жесткая, но с оторванного края висят клочья мяса. Гото Денго вгрызается в него и уплетает за обе щеки.

У его отца была фетровая шляпа на бежевой шелковой подкладке и трубка, табак для которой приходилось выписывать из Америки. Отец уходил в горы, садился на камень, потуже натягивал шляпу, чтобы ветер не холодил лысину, раскуривал трубку и долго сидел так, просто глядя на мир.

— Что ты делаешь? — спрашивал маленький Денго.

— Созерцаю, — отвечал отец.

— Сколько ж можно смотреть на одно и то же?

— Бесконечно. Вот глянь. — Отец указывал чубуком. Из мундштука разматывался тонкий белый дымок, словно нить из шелковичного кокона. — Та полоса темной породы — рудоносная. Из нее можно добывать медь, может быть, попутно — свинец и цинк. Можно построить фуникулер вон до того плоского места, потом пройти наклонную штольню параллельно простиранию залежи… — Денго включался и придумывал, где будут жить горняки, где построить школу, а где разбить площадку для игр. Под конец разговора в долине вырастал воображаемый поселок.

В ту ночь у Гото Денго много времени для созерцания. Он заметил, что на оторванные части тела акулы практически не нападают. Тех, кто плывет быстрее, хватают первыми. Поэтому при появлении акул он неподвижно замирает на спине и не шевелит и мускулом, даже когда зазубренный край чьего-то ребра тычет его в лицо.

Наступает рассвет, через сто или двести часов после заката. Гото Денго никогда не бодрствовал целую ночь и потрясен, что такое огромное солнце ушло с одного края планеты и вышло с другой. Он — вирус, зародыш, живущий на поверхности неизмеримо огромных, стремительно движущихся тел. И, удивительное дело, он по-прежнему не один: еще трое пережили ночь и акул. Они подплывают ближе и поворачивают к снежным пикам Новой Гвинеи, нежно-розовым в свете зари.

— Они ничуть не приблизились, — говорит один.

— Они в глубине острова, — объясняет Гото Денго. — Мы плывем не к горам, а к берегу — гораздо ближе. Давайте приналяжем, пока не умерли от жажды. — Он начинает грести на боку.

Один из выживших — судя по выговору, уроженец Окинавы — отлично плавает. Они с Гото Денго легко оторвались бы от двух других, однако весь день держатся с ними вместе.

Один из тех, кто плывет медленно, перед этим неделю страдал поносом и, вероятно, уже был обезвожен. Когда солнце зависает прямо над ними, как огнемет, он начинает биться в судорогах, нахлебывается воды и идет ко дну.

Второй медленный пловец — из Токио. Он в гораздо лучшей физической форме, просто не умеет плавать. «Самое время научиться», — говорит Гото Денго. Примерно час они с окинавцем учат его грести на спине и на боку, потом возобновляют движение к югу.

Ближе к закату Гото Денго замечает, что окинавец большими глотками пьет морскую воду. Смотреть больно, главным образом оттого, что безумно хочется сделать то же самое. «Нет! Тебе будет плохо!» — говорит он. Голос слабый. Набрать в грудь воздуха, преодолевая безжалостное давление воды — труд непосильный. Каждая мышца ноет.

К тому времени, когда Гото Денго доплывает до окинавца, того уже рвет. С помощью токийца Гото засовывает пальцы ему в глотку и помогает вытошнить остальное.

Парень совсем ослабел, он лежит на спине и бредит. Впрочем, посреди ночи, когда Гото Денго наконец решает его бросить, окинавец внезапно приходит в себя и спрашивает: «Где Полярная?»

— Сегодня облака, — говорит Гото Денго. — Но в них белое пятно — может быть, луна.

Ориентируясь по светлому пятну, они прикидывают, где может быть Новая Гвинея, и плывут дальше. Руки и ноги — как мешки с глиной; все трое галлюцинируют.

Вроде бы встает солнце. Они в паровой туманности, которая несется через отдаленные части галактики, излучая золотисто-розовый свет.

— Пахнет гнилью, — говорит один (Гото Денго не может разобрать который).

— Гангрена? — предполагает другой.

Гото Денго принюхивается, тратя на это половину оставшихся сил.

— Не мясо, — говорит он. — Растения.

Никто больше не может плыть, а если б и мог, то не знал бы куда — туман светится равномерно. В любом случае это ничего бы не изменило — течение гонит их, куда хочет.

Гото Денго некоторое время спит, а может быть — нет. Нога задевает о какой-то выступ. Слава богу.