Если сто тысяч отдам, мой бизнес рухнет.

– Эй, – крикнул стоявший у машины Петрович, – я же сказал – не разговаривать!

– Молчите, – прошептал Малышев, – нам надо держаться вместе, тогда они ничего сделать не смогут.

Петрович вразвалочку подошел к пленникам.

– Вы люди сообразительные и понимаете, что закопать вас здесь живьем дело не хлопотное. Мне не надо лишнего, деньги у вас есть, и не стоит упираться. Я еще раз предлагаю отдать долг.

Петрович замолчал, его взгляд задержался на Малышеве, а потом остановился на Кларе.

– Ни хрена ты не получишь, – зло ответила девушка в строгом деловом костюме и прижала руки к двойному узлу галстука.

– А ты что скажешь? Если согласишься – уйдешь своими ногами, а она останется здесь навсегда.

– И я ничего отдавать не собираюсь, – выкрикнул Малышев, и тут же получил пинок ногой в грудь.

Он почувствовал, как из-под него осыпается в яму песок, еще секунда, и он бы соскользнул на дно, но Петрович схватил Ивана за шиворот, встряхнул и поставил на твердое место. Тот порывисто вздохнул, бросил взгляд на девушку. Клара втянула голову в плечи.

– Кажется, ты понял, что жизнь не вечна. В следующий раз, когда я спрошу, ты ответишь «да».

Петрович вывел руку из-за спины, в ней тускло поблескивал узким лезвием длинный нож. Острие покачивалось перед самым лицом девушки.

– Я жду, – напомнил Петрович.

Клара, набравшись духу, плюнула ему в лицо. От этого плевка Малышев почувствовал себя беззащитным, как маленький ребенок.

Глаза Петровича сверкнули, он вытер лицо тыльной стороной ладони. И резко приставил нож к горлу Клары.

– Ничего ты от меня не получишь. Скотина, – прошептала девушка.

– Ладно, – бесцветным голосом проговорил Петрович, – если я дал ему шанс, дам и тебе, а этот плевок будет стоить тебе еще десять тысяч. – Он схватил Клару за волосы, приблизил к себе и шепнул на ухо: – За плевок я вычту из твоего гонорара. Еще раз откажешься, а потом ломайся.

Нож уже дрожал у самого глаза Малышева. Иван не мог сдержать дрожи, он медленно отползал назад, забыв, что там яма – нож сейчас был для него страшнее.

– Я жду, – произнес Петрович.

– Я… я… – заикался Иван.

– Не соглашайся. Ни хрена он тебе не сделает, – зашипела Клара.

– Я не буду платить, – еле выдавил из себя Малышев и чуть не потерял сознание от напряжения.

– А ты? Последний раз спрашиваю, – нож очутился у горла Клары, она чувствовала, как шершавая сталь царапает кожу, но Петрович левым глазом, невидным Ивану, подмигивал ей.

– Если и заплачу, то только часть. Десять тысяч, за плевок. Не могла отказать себе в удовольствии, – спокойно произнесла Клара.

И так же спокойно Петрович полоснул ее по горлу ножом. Острое длинное лезвие прошло глубоко, кровь фонтаном брызнула из перерезанной сонной артерии. Убийца схватил Клару за волосы и направил фонтан на Малышева. Горячая липкая жидкость окатила ему лицо. Он окаменел, не мог двинуться. Петрович опустил еще содрогавшееся в конвульсиях тело на песок, прямо перед Иваном.

– Смотри, урод, – проговорил он, – твое счастье, что ты должен больше, чем она. Иначе бы ты оказался первым.

Тут от машин долетел спокойный голос Мальтинского:

– Дай ты ему сказать.

– Я все… все отдам, – пролепетал Иван, – только не надо убивать.

– Поумнел, значит, будешь жить, – пробасил Петрович и окровавленным ножом разрезал тесьму, стягивавшую Ивану руки.

Малышев стоял на коленях, губы его дрожали, из глаз катились слезы, он уже не пытался сдержать их.

Очнулся он, когда прямо перед ним с хрустом вонзилась в песок лопата.

– Закопаешь бабу и езжай домой, завтра к тебе придут в офис нотариус и мои люди, оформишь бумаги на передачу фирмы.

Иван задрал голову, хотел что-то ответить, но Петрович уже шагал к машинам, уверенный, что возражений больше не услышит.

«Будьте вы прокляты», – прошептал Малышев, хоть и понимал, что если Петрович вернется, то он ему и ботинки вылижет, лишь бы остаться в живых.

Никогда до этого не видел Иван смерть так близко от себя, никогда еще ему так отчаянно не хотелось жить.

Четверо мужчин забрались в «Ниву», она пронеслась совсем близко от Малышева, обдав его песком из-под колес. Мигнули рубины габаритных огней, и машина скрылась за краем откоса. Еще несколько минут был слышен затихающий звук двигателя. А потом в карьере наступила почти полная тишина. Было только слышно, как булькает что-то в утробе джипа. Мириады мошек беззвучно носились в конусах света фар. Малышев разогнул непослушные ноги, поднялся, ухватившись за черенок лопаты. Стоял, прислушиваясь к тому, как крепчавший ночной ветер обтекает его безразличное ко всему тело.

«Клара… она сказала, что ее зовут Клара… красивое имя. А еще, мы были знакомы, – и Ивану почудилось, что он вспоминает „Олимпийку“, свой выставочный стенд и молодую женщину в строгом деловом костюме, – кто нас познакомил? Нет, она сама подошла и сказала, что мы соседи, а соседей надо знать…»

Иван сплетал воедино правду и вымысел – выдумывал спасительную чушь, лишь бы не вспоминать о смерти, но взгляд его упрямо спотыкался и останавливался не на красотах ночной природы, а на лишенной жизни женщине. Она лежала на боку, словно спала. Но если бы не открытые глаза! Они не давали забыть о том, что произошло. Это уже потом Иван вспомнит о крови, залившей его одежду. Но тогда он не думал о ней. Ему не терпелось избавиться, убежать от назойливого взгляда покойницы. Малышев приподнял мертвую Клару, кровь еще сочилась из разреза на шее. Мужчина в мыслях произнес: «Прости», – и закрыл дрожащими пальцами веки, сразу же стало легче, но всего на одно мгновение.

Ему показалось, что глаза отозвались движением, что жизнь еще теплится в холодеющем теле. От этого сделалось страшнее, чем прежде. Стараясь не глядеть в лицо мертвой женщине, Малышев столкнул ее в глубокую яму. Клара исчезла, словно провалилась в бездонную пропасть. Сколько ни вглядывался Иван в темноту, не мог разглядеть даже белоснежной блузки.

Он бросал песок лопатой, тот с шуршанием исчезал в темноте, и казалось, что яма никогда не наполнится. Она останется такой же бездонной и черной, даже когда солнце взойдет над землей.

Опустившись на колени, Иван принялся сгребать песок руками, и вот, наконец, он уже ровнял могилу Клары с землей. Пошатываясь, он подошел к джипу, ключи торчали в замке, повернул их, погасив фары.

Тихо напевал свою грустную песню ветер, глухо шумели сосны, стоявшие у самого края обрыва.

«Все, – сказал себе Малышев, вытирая вспотевший лоб, – теперь уже все».

Он отнял ладонь и почувствовал на ней комки чужой, уже спекшейся крови. Черные в ночи пятна расплывались на светлом пиджаке. Иван бросил в багажный отсек джипа пиджак, лопату и сел за руль.

Машина взлетела на откос, и карьер исчез из виду. Вдалеке тянулась ниточка шоссе, обозначенная светящимися точками автомобилей. Малышев гнал к ней, не разбирая дороги, прямо по густой, нескошенной траве. Фары выхватывали из темноты то похожие на грозовые облака кусты, то поваленное дерево. Он не помнил, как успевал объезжать их. Очнулся Иван от наваждения, когда машина уже катила по ровному асфальту шоссе, а впереди маячил синий, полыхающий в отраженном свете щит: «Москва 25». Наконец-то Малышев сориентировался в пространстве.

«Симферопольское шоссе».

Он съехал на обочину, уже трезвым взглядом осмотрел одежду. Пятен крови на ней хватало. Запекшаяся, она казалась почти черной в неверном свете потолочного плафона. Послышался гул приближающейся машины, Малышев погасил свет, сделал это чисто машинально, боясь, что его смогут