— Во-первых, что эдхарианцы в целом немного чокнутые. Склонны к мистике.

— Разумеется, я слышал такие высказывания.

— Тогда ты знаешь, что эдхарианцам не доверяют, потому что для нас приверженность ГТМ якобы важнее канона и принципов Реконструкции.

— Ясно, — сказал я. — Это несправедливо, но я понимаю, почему некоторые так думают.

— Или притворяются, будто думают, потому что это даёт им оружие против эдхарианцев, — добавил Лио.

— А теперь, — сказал Крискан, — вообрази, что существовало преемство, так сказать, ультраэдхарианцев. Или, по крайней мере, что некоторые в него верят.

— Ты хочешь сказать, что, по мнению некоторых, наш орден как-то связан с Преемством?

Крискан кивнул.

— Доходит до обвинений, что эдхарианский орден — ширма, за которой скрывается тайный рассадник теглонопочитателей.

Учитывая вклад эдхарианцев в теорику, я легко разбил бы это нелепое утверждение, но моё внимание зацепилось за одно слово.

— Почитателей? — повторил я.

Крискан вздохнул.

— Такого рода слухи обычно распространяют те же люди…

— Которые считают, что наша вера в ГТМ равносильна религии, — закончил я. — Им выгодно уверить всех, будто внутри эдхарианского ордена есть тайный культ.

Крискан кивнул.

— А он есть? — спросил Лио.

Я бы его треснул, если бы не боялся получить сдачи. Крискан не знал, что это у Лио такое чувство юмора, поэтому обиженно замолчал.

— И что, собственно, Эстемард делал? — спросил я у Лио. — Читал книги? Пытался решить теглон? Жёг свечи и произносил заклинания?

— В основном читал книги. Очень старые, — ответил Лио. — Очень старые книги, написанные теми, кого в своё время тоже подозревали в принадлежности к Преемству.

— Занятно. Только я не вижу, что тут дурного.

— Ещё он проявлял чрезмерный интерес к пению тысячелетников. Делал заметки, когда они пели.

— А как иначе понять, что они поют?

— И часто ходил в верхний лабиринт.

— Да, — признал я. — Это уже немного странно… Не входит ли в миф о Преемстве утверждение, будто его члены нарушают канон и общаются через границы матиков?

— Входит, — ответил Крискан. — Это вполне вписывается в теорию заговора. Одно из обвинений против эдхарианцев — что они якобы считают свою работу более глубокой и значительной, чем у остальных орденов. Что поиск истин в Гилеином теорическом мире для них важнее канона. Если поиск истины требует связаться с инаками в других матиках — или с эксами, — они пойдут и на такой шаг.

Каждое следующее утверждение Крискана звучало всё более нелепо, и я заподозрил, что просто у этого ненормального столетника такой пунктик. Однако я промолчал, вспомнив, что Ороло говорил с Самманном в винограднике и вёл незаконные наблюдения.

Лио фыркнул.

— С эксами? Каким эксам есть дело до мистической задачи шеститысячелетней давности?

— Таким, с какими мы общаемся последние два дня, — ответил Крискан.

Мы совсем остановились. Я сделал шаг вперёд.

— Что ж, если сказанное тобою правда, мы поездкой сюда здорово себе навредили.

Крискан сразу меня понял, а вот Лио — нет. Я объяснил:

— В концент светителя Тредегара собираются инаки со всего мира. Иерархи наверняка следят, кто прибыл и откуда. И мы — по большей части эдхарианцы из концента светителя Эдхара — опаздываем…

Теперь и до Лио дошло.

— Потому что отправились в поездку с богопоклонниками.

— …на поиски двух блудных фраа, в точности подходящих под описанный Крисканом стереотип, — закончил я.

Через минуту мы с Лио были на вершине. Крискан пыхтел и отдувался позади. Мы так возбудились от странного разговора, что остаток пути пробежали почти бегом — не потому, что спешили, а просто чтобы выпустить лишний пар.

Во времена светителя Блая вершина, наверное, выглядела очень живописно. Линза плотной породы сохранила от размыва рыхлые подстилающие слои, и получился одиноко стоящий холм. Места на нём хватило бы для большого дома, вроде того, в котором живёт семья Джезри. За тысячелетия люди нагромоздили здесь множество разных конструкций. Нижний слой составляли кирпич и камни, уложенные прямо на скальную породу. Следующие поколения возвели на этом основании литые постройки из синтетического камня: бункеры, караульные будки, гнёзда под оборудование, фундаменты башенных антенн и «тарелок». Всё это не раз перестаивалось, рушилось, сносилось и отстраивалось заново. Камень — синтетический и природный — побурел от потёков ржавчины. Такое место дети могли бы исследовать часами. Мы с Лио не так давно вышли из детского возраста, и в нас бы тоже проснулся исследовательский инстинкт, не будь наши мысли заняты другим. Мы искали следы нынешней человеческой деятельности. Самым из них заметным был отражательный телескоп на высоком цоколе от башенной антенны. Туда мы и отправились первым делом. Телескоп походил на абстрактную скульптуру — такую могли бы сварить из металлолома Корд и её друзья. Однако, заглянув внутрь, мы увидели отшлифованное вручную зеркало двенадцати дюймов в диаметре (очень хорошее) и без труда сообразили, что у него есть экваториальная монтировка, собранная из моторов, коробок передач и шестерён. От телескопа уже нетрудно было проследить путь через платформу к внутренней лесенке. Она вела на юго-восточный край комплекса. Здесь в неком подобии дворика нам предстали большая решётка для жарки мяса, полипластовые стулья и стол, а также большой зонтик. Детские игрушки были с недетской аккуратностью уложены в полипластовый ящик, как будто малыши тут бывают, но не каждый день. Из дворика мы попали в лабиринт тесных комнатушек — каморок для оборудования, превращённых в жилые помещения. Тут явно жил не Ороло. Фототипии на стене представляли пожилого мужчину, женщину чуть помоложе — видимо, его жену, и по крайней мере два поколения их потомков. Религиозных изображений было не меньше, чем семейных снимков; очевидно, жилище принадлежало богопоклонникам. Мы успели все это разглядеть, прежде чем сообразили, что вторглись в чужой дом. Тут нам стало неловко, поскольку ошибка была типично иначеская. Мы так дружно попятились к двери, что чуть не сбили друг друга с ног.

Дворик представлял собой гладкую плиту синтетического камня. Учитывая любовь Эстемарда к плиткам, странно было, что он её не замостил. Впрочем, мы довольно скоро приметили лесенку, ведущую на уступ с кирпичной печью для обжига. Всё здесь указывало на многолетние труды: глина, формы, склянки с глазурью, тысячи плиток — целых и расколотых — тех же геометрических форм, что на полу Новой прачечной в Эдхаре. Эстемард не выложил дворик плиткой, потому что ещё не нашёл идеальную конфигурацию. Он не решил теглон.

— Законченный псих? — спросил я у Лио. — Или только к этому идёт?

Крискан подошёл с другой стороны. Он сообщил, что нашёл другое жилище, поменьше. Мы вслед за столетником двинулись в обход южной части комплекса.

Мы сразу поняли, что это. Все признаки точечного матика были налицо. Он располагался на углу комплекса, куда можно было попасть только по длинной крутой тропе. В конце тропы недавно соорудили забор — по большей части символический, из фанеры и полипласта — с калиткой. Пройдя в неё, мы сразу почувствовали себя как дома. Дворик (такую же каменную плиту, как перед жилищем Эстемарда) агент по продаже недвижимости назвал бы «патио», но мы увидели миниатюрный клуатр. Всё мирское было тщательно вычищено, остался только древний потемневший камень и самые необходимые вещи, все сделанные руками — стол, стулья и полотняный навес на каркасе из связанных жердей. В углу стояло ржавое ведёрко из-под краски. Лио поднял придавленную камнем крышку, наморщил нос и объявил, что